Крестовый поход
Шрифт:
— Поехали что ль? — всё беспокоился Влас, а Третьяк сунул что-то колючее за шиворот Кириллу.
— Это Перунов цвет, парень, — пояснил он. — Травка Перунова, да волхвом заговорённая. Он любую нечисть отпугнет. Проверено.
Он вскочил в седло и лихо свистнул. Табун понёсся по степи, подгоняемый окриками двух пастухов. Кирилл качался на горячей, нетерпеливо вздрагивающей спине бегущей лошади. И тепло, энергия сильного здорового животного потихоньку вливалось в его заледеневшее, измученное тело. Несколько раз он терял сознание. И в очередной раз очнулся, услышав, как бранятся пастухи с кем-то, не желавшим открывать ворота, и требуют позвать воеводу. Воеводу не позвали, но пришёл десятник
Потом кони уже шагом шли по деревянной мостовой, было тихо, только лаяли собаки, да кудахтали где-то куры.
Его сняли с седла на широком дворе и внесли в дом, раздели и уложили на широкую лавку. Говорили шёпотом, слегка причитая и жалея его, а ему в тепле уже было хорошо и спокойно. Он чувствовал, как какие-то заботливые руки обтирают его тело тряпицей, смоченной тёплой водой, издающей приятный травяной аромат. Кто-то бережно держал его голову, вливая в рот подогретый медовый напиток, от которого по телу расползалось блаженное тепло. Потом под уговоры женского грудного, доброго, как у мамы, голоса, кто-то смазывал чем-то жгучим и пахучим его раны и ушибы. Потом его одели во что-то лёгкое и мягкое, закрыли тёплым одеялом, подложили под голову мешочек с сеном и оставили в покое.
Джулиан вышел из операционной и сорвал с рук липкую плёнку перчаток. В голове гудело от перенапряжения. День прошёл как в дурном сне, тяжко и томительно. Последняя операция затянулась, и только потому, что он просто боялся что-то сделать не так, потому медлил и проверял каждый шаг.
На улице уже стемнело. Он какое-то время стоял у окна, глядя на пустую, освещённую прожекторами детскую площадку, глядя бездумно и тупо. На его плечо легла чья-то рука.
— Мы все под впечатлением, доктор, — ласково произнёс Кросби. — Но вам нужно отдохнуть. Ни один из нас не выдержал бы такой напряжённой работы на протяжении нескольких дней. В подвигах нет нужды. На завтра я отменяю все операции. Отдыхайте.
— Спасибо, капитан, — кивнул Джулиан, не оборачиваясь.
Кросби ушёл. За ним ушли остальные, присутствовавшие на операции, коллеги. Они тепло прощались и благодарили, и не обижались на отсутствие ответа. Медсёстры увезли на гравитационных носилках покрытого цветной простынкой очередного медвежонка, который уже не был косолапым. В холле стало тихо.
Джулиан смотрел на своё отражение в оконной раме, неясное, ускользающее, но достаточно чёткое, чтоб увидеть, что у него раскосые зелёные глаза и чуть скошенные скулы. То ли сил не было притворяться, то ли желания… Он прислушался к себе. В абсолютной тишине, где не было ни одной мысли, слабо, но настойчиво звучал всё тот же зов.
Его звали, и что-то тёмное и угрюмое медленно шевелилось под тяжестью сломанных крыльев. Его звали, и на зов первым откликнулось отчаяние, которое задрало вверх длинную чёрную морду и беззвучно завыло, посылая ответ в беззвёздные небеса. В каждом демоне есть частица волка, в каждом волке есть частица демона. Это неожиданное откровение было первой более-менее конкретной мыслью, пришедшей в голову.
Потом просто захотелось откликнуться, дать, наконец, ответ на этот нудный вопль, летящий через равнину, в котором едва угадывалось странное имя. И это желание нарастало, оно понемногу захватывало дух и проникало в тело, заставляя вибрировать вздувшиеся узлы напряженных мускулов, переполняло грудь, туманило голову, сжимало сердце.
Если демона зовут, и он слышит, он должен откликнуться. Это правило, которое придумано давно. Демон — не ангел, его для хорошего не позовут. Его зовут, чтоб свершить что-то тёмное, страшное, грязное, что-то, что пополнит чашу гнева и погасит частицу добра.
МакЛарен поднял голову и посмотрел на свое отражение, потом чуть-чуть подышал на него и потёр рукой. Стекло покрылось инеем амальгамы, превратившись в зеркало. Демон вопросительно и выжидающе смотрел на него. Да нет же! Не демон, демона нет. Это он, его лицо, его зелёные шалые глаза, блестящие, как морская вода в солнечный день на прибрежных камнях.
На его губах появилась нехорошая улыбка, которая, тем не менее, ему понравилась.
— Лучший способ справиться с искушением, это поддаться ему, — вкрадчиво произнёс тихий голос. — Не так ли, мой мальчик?
Он отвернулся от окна и задумался. Мысленно перебрав в памяти все операции, которые сделал за эти дни, припомнив истории болезни и разговоры с врачами, он решил, что показал всё, что нужно его коллегам, чтоб эффективно помочь оставшимся пациентам. С удовлетворением отметив про себя, что, прежде всего, как и раньше, заботится о благе страждущих, он сделал вывод, что у него больше нет нужды оставаться здесь.
Игорь ушёл. Как ни странно, но именно оторвавшись от образа, связанного с мундиром и орденами, Куренной стал ему ближе. Но он ушёл на поиски своих приключений. Последняя ниточка, связывавшая его с миссией, оборвалась. Где-то за равниной, за лесами, за горами, за бушующей пургой и непроглядной ночью кто-то звал его. Говорят же, не зови, не придёт. Но если зовёт…
Он решительно развернулся и пошёл в жилой сектор, но не в свою комнату, а в ту, где стоял тот самый высокий шкаф с инкрустированными дверцами и гербом наверху. Распахнув его, он начал перебирать вещи, выкидывая на пол то, что ему не подходило. И, наконец, нашёл. Чёрные брюки с едва заметной искрой, на широком ремне с замысловатой пряжкой. Ремень он выдернул и швырнул вслед за остальным тряпьём. Потом скинул с себя всю одежду, натянул брюки, которые ладно обтянули длинные мускулистые ноги и узкие бёдра. Повертевшись перед зеркалом, полюбовавшись рельефным гибким торсом, сильными плечами и руками, словно выточенными искусным скульптором из бледной слоновой кости, он удовлетворённо кивнул.
Он поднялся на крепостную стену. Босые ноги не чувствовали холода каменных плит. Снег почти не таял на обнажённой коже. Зрачки глаз расширились. Взгляд пронзил бушующую впереди ночь.
Легко подпрыгнув, он вскочил на парапет, напряг мышцы спины и с наслаждением почувствовал мягкий рывок в области лопаток. Огромные чёрные крылья раскинулись позади. Ветер трепал пышные перья.
Он шагнул вперёд, развернулся изящным кульбитом и ласточкой полетел вниз. Крылья мощным движением захватили поток ледяного воздуха, и он понёсся вперёд, вглядываясь в бесконечный танец потерянных душ, кружившийся вокруг него.
Он летел на север, и дующий навстречу ветер не мог ему помешать. Снег, закручивающийся в смерчи вокруг его крыльев, проскальзывал меж развивающимися чёрными перьями, не касаясь их. Он в несколько минут пронёсся над равниной. Каждый знает, что для демонов расстояния совсем не те, что для людей. Внизу промелькнули заснеженные леса, и он закружился над широкой горой на краю каменной гряды, чувствуя биение в ней тысяч человеческих сердец. Зов доносился оттуда, снизу, из толщи скалы. Здесь он звучал ещё более отчетливо, и какая-то часть его существа, вернее, его часть, которую следовало бы назвать сущностью, не могла противиться этому зову. Она требовала немедленно спуститься вниз, сквозь камень и холод, туда, в самый низ. Она жаждала отозваться и начать давно забытую упоительную игру, ставкой в которой была чья-то душа, чьи-то жизни и вечное противоречие того, что внизу, тому, что наверху.