Крик души
Шрифт:
— Ну, Тамара Ивановна! — послышался радостный голос молодого человека. — Конечно же, приехал, о чем вы говорите!? Новый год! Как я могу пропустить этот праздник?..
Даша замерла, удивленно вскинув бровки и приоткрыв ротик от изумления, с детским недоверием глядя на то, как дядя Олег нерешительно двигается в сторону двери.
А потом этот голос… И она все осознала.
Не прошло и мгновения, как мужчина бросился в прихожую, оставляя ничего не понимающую девочку, широко раскрытыми глазами
Олег выскочил в прихожую и застыл, прислонившись к дверному косяку. Увидев, но не веря. Все еще не веря… И в горле непривычно першит, комок из эмоций застыл в груди, и сердце грохочет в ушах…
— Антон, — выдохнул он, едва дыша. — Антон!..
Молодой человек отступил от экономки и посмотрел на отца, глаза в глаза.
— Привет, пап, — пробормотал парень, смущенно потупившись. — Не ждали?.. — улыбнулся он.
И Олег, не веря своему счастья, кинулся к сыну, обнимая его и прижимая к себе.
— Сынок, мой сын приехал… — бормотал он, повиснув на его шее. — Приехал!.. Приехал все-таки!..
Антон обнял отца в ответ, крепко сжав его плечи и зажмурившись.
— Ну, пап, — проговорил он ему в волосы, — чего ты?.. Ну!.. Я же не на вечность туда уезжал. На время…
— А мне показалось, что вечность и прошла, — пробормотал тот, стискивая сына, как драгоценность, тяжело дыша и что-то бормоча себе под нос. — Как же я скучал по тебе, сын. Как же я скучал!..
Антон зажмурился сильнее, чувствуя, что в переносице предательски защипало. В груди задрожало сердце, а на языке… соленая влага вместо слов. И все же он порывисто прижимает отца к себе и, почти пряча лицо у того на плече, стискивает зубы.
— Я тоже, пап, — сказал он тихо, с дрожью в голосе, — я тоже.
Всего четыре месяца. Но они, действительно, казались вечностью. И для него тоже.
Он распахнул глаза и, приоткрыв рот, глубоко вздохнул, втягивая в себя воздух.
Дома. Он, наконец, дома! С отцом, с Тамарой Ивановной, которая стоит в шаге от них и плачет.
И вдруг взгляд его невольно упал на маленькую фигурку, застывшую в дверях.
Прижавшись к дверному косяку, щупленькая девочка, смущенно потупив взгляд и непонимающе вскинув вверх темные бровки, смотрела на развернувшуюся перед ней картину встречи отца и сына. Ноги скрещены, руки заломлены за спиной, губки поджаты, а глаза… Черные глаза светятся, — тем чувством, которое так хорошо было известно Антону. Чувством, которое он пытался в себе искоренить, приводя сотни доводов и аргументов, но так и не сделал этого. Ее глазки светились ревностью…
Антон нахмурился, губы его сжались, глаза сощурились.
А Даша, очевидно, посчитав себя третьей лишней, стремительно и так же тихо, как и пришла, исчезла в гостиной. Замеченная
Оказалось, Антон вырвался всего на несколько дней, и третьего января ему нужно возвращаться назад. Олег хотел уговорить его остаться на более долгий срок, хотя и понимал, как нелепо и глупо звучат его просьбы. У сына учеба, как он может настаивать? Он понимал, что не имеет права требовать от него этого. Просто он очень скучал по нему. Он и не предполагал, что будет так скучать! И, хотя Антон тоже отчаянно скучал, был настроен весьма решительно.
И когда Олег следующим вечером завел разговор о возвращении сына на родину, Антон уверенно, без доли сомнения отказался. И тогда Олег понял, что его сын оторвался от семьи. Окончательно.
— Антон, — начал тогда Олег, не уверенный в том, что вообще стоит говорить это, но все равно решился, — может быть, ты все же… вернешься в Россию? — быстрый взгляд на него. — Ведь и здесь можно…
— Нет, пап, — уверенно покачал сын головой. — Я уже не вернусь, — он опустил взгляд, вздохнул. — Мне хорошо в Лондоне. Действительно, — он горько улыбнулся. — Скучаю только, а так… мне там нравится.
И Олег понял, что все пропало. Тот выбор был роковым. Казалось, единственно верный путь, а на самом деле… Самая грубая, грязная ошибка, которую он когда-либо совершал в своей жизни.
И он совершил ее в отношении собственного сына!
Олег тяжело вздохнул, опустив голову, наклонился вниз, уперев руки в столешницу. Горло сдавило словно тисками, и хочется так много сказать, попросить прощения, умолять сына остаться, пообещать, что все будет иначе, но не выходит. Из горла не вырывается ни слова. А потом…
— Мне жаль, — проговорил он тихо, не глядя на сына. — Мне жаль, что так получилось.
Антон кивнул, сглотнул горький комок, сковавший горло, и подошел к нему, стиснув плечо отца.
— Я знаю, — прошептал он, словно не в силах говорить. — Я знаю, пап.
Олег резко положил свою ладонь на его руку, стискивающую его, и почувствовал холод кожи.
И нужно бы что-то сказать, а слов, оказывается, нет, чтобы высказать все свое сожаление и боль.
А Антон вдруг стискивает его плечо и хмурится.
— Не будем об этом, — сказал он как-то резко, но решительно. — Ни к чему. Все вышло так, как вышло, что теперь поделаешь? — он отступил, засунув руки в карманы джинсов, втянул плечи и отвернулся к окну. — Оставим все, как есть.
И они оставили. Больше не заговаривали об этом. Олег боялся, реакции сына, своих эмоций, возможного непонимания, а Антон… он просто молчал, наслаждаясь пребыванием в родном городе.