Крик совы перед концом сезона
Шрифт:
– Ты про какую программу говорил? – спросил он Чухновского, возвращая того к цели прихода.
– А-а, да, да… Вы знаете, конешно… кому, как не вам, знать… Ельцин неделю назад подписал Указ о значительном расширении полномочий московской мэрии…
– Не слышал. Про другие ваши дела мне известно, а про это – не знаю.
– Да ну?! Хотя разве за всем уследишь с вашей работой, – подольстился Чухновский. – Указ, Виктор Сергеич, это – настоящая революция. Наши возможности теперь просто безграничны.
– В чём же? – с иронией спросил Савельев.
– В приватизации московской собственности. Мы ведь готовились к этому заранее. Насколько успели… времени очень мало оказалось… сделали учёт того, што находится в городе. Посчитали не всё – работы много. Сейчас контролируем
Некоторые понимают разгосударствление, как раздачу общей собственности трудовым коллективам. Завод – его работягам, заправки – «королевам» этих бензоколонок, пекарню – пекарям. Но я думаю… мы так считаем: собственность нужно продавать. Школу продать трудно, а вот детский сад – вполне. Землю можно продавать – она в Москве дорогая, а будет ещё дороже.
– И потому вы отдаёте её даром?
– Кто это вам сказал?
– Народ и юристы. Вы для чево взяли власть? Распродавать, што успели захватить?
– Но, Виктор Сергеич…
– Не перебивай! Я тебя слушал. Как у вас рука поднялась заповедную часть Москвы – 60 гектаров столичной территории вблизи центра – отдать на 99 лет какому-то совместному предприятию с арендной платой по 10 долларов в год? Ты хоть соображаешь, Чухновский, чево вы натворили? Десять долларов в год! – вскричал Савельев. – За шестьдесят гектаров! Да твоя бутылка коньяка дороже стоит! Там площадь Гагарина! Академия наук! Там Нескучный сад! Самый старый парк Москвы! При Елизавете Петровне основан Демидовым. А вы и его… За такое где-нибудь в Париже оторвали бы голову.
Виктор оттолкнул кресло на колёсиках, закурил, нервно подошёл к окну и открыл форточку. Месяца четыре назад к нему пришли два депутата Моссовета. Одного Савельев знал – тот называл себя христианским демократом. Знакомец представил второго. Оказался тоже из какой-то демократической партии. Показали документы, стали комментировать их. В декабре 1990 года недавно избранный председатель Моссовета Попов, новый глава Мосгорисполкома Лужков и один из активистов «Демроссии», председатель Октябрьского райсовета Заславский подписали договор о создании советско-французского совместного предприятия под названием «Центр КНИТ – Калужская застава». В качестве взноса советской стороны этому СП передавалась в аренду 60-гектарная территория в Октябрьском районе Москвы.
По мнению депутатов, всё в договоре просто вопило о фантастической коррупции. Земля отдавалась почти на столетие. За этот огромный срок, сравнимый с договорённостями колониальной эпохи, Москва могла получить меньше тысячи долларов. И никто не имел права что-либо изменить в договоре. «Арендодатель, – читал тогда Савельев, – обязуется не отбирать, не изымать и не конфисковывать земельный участок полностью или частично, и не вмешиваться любым иным способом в использование участка и проводимые на нём работы». «Прямо как с индейцами», – изумился журналист. «Если же какой-нибудь государственный орган попробует расторгнуть договор аренды, – говорилось в документе, – то заплатит штраф. От 4 миллионов долларов (в случае расторжения в течение первых шести месяцев) до 100 миллионов на третий год действия договора».
Это была настоящая кабала, в которой явно различалась физиономия корысти. Виктор вспомнил свою тогдашнюю злость. Демократы обещали избирателям защищать их интересы, действовать, как они говорили, в отличие от партократов, строго по законам, но едва получили власть, как тут же эти законы нарушили. Договор подписали тайком от своих Советов, выступив, по сути дела, частными лицами. Утвердили совместному предприятию виды работ, законом не разрешённые.
Сделав копии принесённых документов, Савельев пошёл к главному редактору. Тот вызвал Бандаруха. Виктор снова пересказал суть обращения депутатов. «Я бы не советовал вмешиваться, – осторожно проговорил заместитель главного. – У нас много других тем».
Савельев позвонил христианскому демократу.
Однако, пока собирался, история со «сделкой века» получила огласку. Взбудоражились жители района, которые узнали, что их дома собираются сносить, а вместо них строить офисные здания, гостиницы, торговые центры. На очередной сессии Моссовета депутаты признали регистрацию СП недействительной. Появились разоблачительные материалы в советских и зарубежных изданиях. Потом позвонил тот самый христианский демократ и сказал, что в Мраморном зале Моссовета перед депутатами с лекцией выступил известный британский парламентарий, лейборист Кен Ливингстон [10] . Когда ему сообщили о скандальном документе и спросили его мнение, он без всякой дипломатии заявил, что в любой другой стране люди, подписавшие такой договор, обязательно сидели бы уже в тюрьме.
10
Кен Ливингстон – в 1991 году член палаты Общин парламента Великобритании от Лейбористской партии. В 2000-м стал первым мэром Лондона. Занимал этот пост два срока подряд. Провёл ряд удачных преобразований. При нём Лондон избавился от автомобильных пробок. (Прим. авт.).
На прощание депутат сказал Виктору, что несколько его коллег обратились к прокурору Москвы. Как будут развиваться события, он сообщит.
Теперь, после провала ГКЧП, рассчитывать, что кто-то начнёт следствие против победителей, было наивно. Тем не менее, Савельев спросил:
– Прокуратура ещё не отменила вашу авантюру?
– Да ладно вам, Виктор Сергеич! – с примирительной улыбкой откликнулся Чухновский. – У неё сейчас дела поважней.
Григорию не хотелось портить отношения с журналистом, оказавшим ему серьёзную поддержку в нужный момент. Ещё больше надеялся он получить от Савельева в будущем. Поэтому, всё так же располагающе улыбаясь, Чухновский продолжал:
– Зря вы драматизируете ситуацию. Переход к рынку – это как переход Суворова через Альпы. Кто-то свалится в пропасть. Кто-то замёрзнет. Но кто осилит перевал, тот будет в порядке. Всё можно купить, всё продать… Рубль станет символом человеческого достоинства… власти человеческой, таланта. Даже духовное богатство люди начнут измерять рублём.
– И што хорошего из этого получится? Где бог – рубль, там всё остальное от дьявола. Вот увидишь, как обесценятся ценности.
– А некоторые давно бы надо выкинуть. Што за ценность в заповеди: не желай ничего чужого? Вы поглядите по сторонам – всё принадлежит кому-то. Значит, чужое. Не моё. Следуя этой заповеди, никто никогда не стал бы богатым. Но люди отбросили эту чушь, и правильно сделали. Каждый нормальный человек плывёт по жизни двумя стилями: выгоду – к себе, под себя, а всё остальное – от себя. Сейчас в нашем распоряжении – все загородные дачи бывшей номенклатуры. Я проехал по ним… мне поручили – я ведь теперь в двух креслах: в Моссовете и в мэрии. В Серебряном Бору… очень хорошее место. Эти заберём себе. Наш председатель взял брежневскую госдачу в другом месте – на Сколковском шоссе. Со временем её приватизирует и продаст. Земля там, Виктор Сергеич, цены не имеет! Дача – так себе. В Серебряном Бору тоже не очень… Вы были там?
– Приходилось.
– Я раньше не бывал. Думал: настоящие дворцы. Номенклатура могла бы и лучше себе построить.
Савельев рассеянно покивал. Он несколько раз ездил в Серебряный Бор к приятелю, отец которого работал в ЦК партии. Казённая дача считалась одной из престижных. По легендам, кто-то из ленинских сподвижников отдыхал здесь летом – зимой дача не отапливалась. В двухэтажном доме жили не то пять, не то шесть семей. Телефон – в холле первого этажа – один на всех. На каждом этаже общая кухня. Правда, участок был большой – кажется, с полгектара. Но на участке стояла ещё одна дача – типичная для этого посёлка. Одноэтажный деревянный домик семьи на две, выкрашенный зелёной краской.