Крик совы перед концом сезона
Шрифт:
– Я бы мог тебе сказать словами знакомого егеря. «Гондон штопаный». Но, к сожалению, Егорыч, Горбачёв – тоже личность. Правда, случайная. С маленькой буквы, в отличие от многих других до него. Личности, как правило, появляются на дороге истории, когда общество замедляет ход. Возникает глубинный… массовый вопрос: идти ли по этой дороге дальше вперёд, строя её в соответствии с новыми технологиями… новыми представлениями… Или круто отвернуть в сторону… Не зная, што там за кюветом. Может, трясина… Может, обрыв…
Для таких моментов требуется Личность масштабная. Я бы даже сказал, Богом подобранная. А у нас оказался случайный человек.
– Я всё
– По-моему, миллионов девятнадцать… Правда, сейчас много вышло.
– Вот видишь, Вадим, – невесело сказал Волков. – Целая европейская страна! А поскольку нет Личности, плавают в дерьме. И остальной народ в таком же разброде. Насыпали ему в мозги чёрт-те чево. Белого и чёрного. Случись што – не сразу сообразит, какую сторону занимать.
– В разброде – эт ты правильно говоришь. У нас даже не знаю, кто демократам на заводе верит. Ну, есть, может, немного. Но ведь и правительству горбачёвскому никто не верит. Про него самого – разговору нет.
– Надо порядок вернуть, – поднялся Дмитрий Егорович. Подошёл к тумбочке, на которой лежали папиросы. – Пошли, Вов, покурим (в доме он не курил и никому не разрешал). – Когда нет дисциплины, будет один бардак. Демократия будет, как сегодня, ети её мать…
Они посидели на веранде. Потом проводили Вадима. Завтра начиналась рабочая неделя, а у него – первая смена. Вернувшись в дом, тесть включил телевизор.
Владимир не захотел ничего смотреть. Снова вышел на веранду, где дочь, уже без бабушки, читала книгу. Сел рядом на скамейку. Девочка прижалась к нему, и так молча, глядя на темнеющую Волгу, на теплоходы, зажигающие первые огни, они просидели до тех пор, пока бабушка не позвала внучку в дом.
Утром, необычно рано, Владимир проснулся от какого-то строгого голоса, который доходил из кухни. Там у Голубцовых был двухпрограммный репродуктор. Собираясь в первую смену, Дмитрий Егорович обычно включал его, чтобы послушать новости. Сейчас тесть не работал, а с кухни доносился вроде как командный голос. Волков, протирая заспанные глаза, перешёл столовую.
– Што тут происходит? – спросил тёщу, которая, замерев, стояла с тарелкой в руках.
– Какое-то чрезвычайное положение.
Из спальни вышел тесть. Длинные «семейные» трусы скособочены. Мятая майка где вылезла из трусов, где засунута под резинку.
– Вы чево людям спать не даёте?
В этот момент диктор, закончив читать какой-то текст, сделал паузу и суровым голосом произнёс:
Указ вице-президента СССР.
В связи с невозможностью по состоянию здоровья исполнения Горбачёвым Михаилом Сергеевичем своих обязанностей Президента СССР на основании статьи 127 пункт 7 Конституции СССР вступил в исполнение обязанностей Президента СССР с 19 августа 1991 года.
Вице-президент СССР Янаев.
Все трое ошеломлённо переглянулись.
– Што с ним случилось? Убили што ль? – тихо спросила тёща.
– Если б убили, то сказали бы: «в связи с трагической гибелью…» – неуверенно проговорил Волков. – Может, заболел?
– Да он здоровый, как бык! – возразил тесть. – Об его лысину можно поросят бить. Наверно, до кого-то дошло…
– Подожди, Егорыч, – остановил Владимир, продолжая слушать тревожный голос диктора.
Обращение к советскому народу.
Государственного комитета по чрезвычайному положению в СССР.
Соотечественники! Граждане
В тяжкий, критический для судеб Отечества и наших народов час обращаемся мы к вам! Над нашей великой Родиной нависла смертельная опасность! Начатая по инициативе Михаила Сергеевича Горбачёва политика реформ, задуманная как средство обеспечения динамичного развития страны и демократизации общественной жизни, в силу ряда причин зашла в тупик. На смену первоначальному энтузиазму и надеждам пришли безверие, апатия и отчаяние. Власть на всех уровнях потеряла доверие населения. Страна по существу стала неуправляемой.
Воспользовавшись предоставленными свободами, попирая только что появившиеся ростки демократии, возникли экстремистские силы, взявшие курс на ликвидацию Советского Союза. Растоптаны результаты общенационального референдума о единстве Отечества.
Волков стоял, окаменев. Он даже не помнил, когда слышал последний раз такой строгий голос. Кажется, во время сообщения о полёте космонавтов. Но там он звучал приподнято, торжественно. А здесь из репродуктора неслась тревога.
Разинув рот, не шевелясь, слушал обращение тесть. Оно было длинным, не всё сразу проникало в сознание, но там, где было понятно, Дмитрий Егорович машинально кивал головой.
Сегодня те, кто по существу ведёт дело к свержению конституционного строя, должны ответить перед матерями и отцами за гибель многих сотен жертв межнациональных конфликтов. На их совести искалеченные судьбы более полумиллиона беженцев. Из-за них потеряли покой и радость жизни десятки миллионов советских людей, ещё вчера живших в единой семье, а сегодня оказавшихся в собственном доме изгоями.
Диктор говорил о разрушении экономики, о возможном голоде, о разгуле преступности, из-за чего «страна погружается в пучину насилия и беззакония».
Бездействовать в этот критический для судеб Отечества час – значит взять на себя ответственность за трагические, поистине непредсказуемые последствия. Призываем всех граждан Советского Союза осознать свой долг перед Родиной и оказать всемерную поддержку Государственному комитету по чрезвычайному положению в СССР.
– Ну, слава тебе господи! – вдохновенно перекрестился беспартийный атеист Голубцов. – Нашлись, наконец, люди.
– Давай-ка телевизор включим, Егорыч, – заторопился Волков. – Должны их, наверно, показать.
Он уже не сомневался, что Горбачёва отстранили от власти. С его согласия или просто плюнули на «пятнистого», как называл его Нестеренко, но власть теперь в других руках.
Зазвонил телефон. В частном секторе установить его было трудно, однако совместными усилиями – Дмитрий Егорович, как ветеран войны, и Вадим, как заводская «номенклатура», линию провели.
– Слыхали? – закричал Вадим, когда Волков снял трубку.
– Ещё бы! Дед пошёл телевизор включать. А у вас как дела?
– Из профкома звонили. В разных цехах рабочие хотят созвать митинг. В поддержку ГКЧП. Сами требуют.
– Людей можно понять. Лишь бы эти… новые… оказались всерьёз.
Едва Владимир положил трубку, его окликнул тесть.
– Иди сюда! Ничево не пойму. Только дикторы повторяют.
Было действительно что-то непонятное. Время шло. Страна, наверняка, хотела увидеть людей, которые образовали новую власть – тем более, что дикторы называли их фамилии, а по телевизору только повторяли уже не раз оглашённые документы, после чего на экране появлялся балет «Лебединое озеро».