Крик совы перед концом сезона
Шрифт:
– Не знаете, кто это? – вежливо спросил Волков стоящего рядом парня с небольшой бородкой.
– Священник Глеб Якунин. Но он не наш. Церковный диссидент. Он ельцинский.
– А вы чьи?
Парень покрутил головой, кого-то отыскивая взглядом. Неподалёку стояли ещё несколько таких же молодых мужчин с аккуратными бородками и среди них молодой священник с большим крестом на груди. Увидев волковского собеседника, все направились к нему.
– Мы против демократов, – сказал парень. – Они – разрушители. Но эти… путчисты… ещё хуже. Так осквернить большой праздник.
– Сегодня день Преображения
– Тогда зачем вы пришли сюда? – удивился Волков. – По-моему, здесь как раз одни демократы.
– Их мало, – сказал один из пришедших. – Поэтому мы пришли поддержать противников коммунистической хунты. Пусть демократы и коммунисты истощат друг друга. Уничтожат друг друга, как пауки в банке.
Он всё больше возбуждался.
– Уйдут из нашей жизни те и другие! А народ останется. Верующий народ… Боголюбивый и Богом направляемый.
– С нынешнего дня начнётся Преображение России! – подхватил, тоже возбуждаясь, ещё один из пришедших. – Открывается дорога к её светлому будущему. Как мы можем не помочь этому великому делу?
Группка миссионеров двинулась дальше. Владимир с сомнением поглядел им вслед и стал пробираться к центру толпы. Он вслушивался в разговоры, сам расспрашивал, вглядывался в лица, стараясь понять, кто пришёл сопротивляться введению чрезвычайного положения. Значительная масса, как показалось ему, состояла из людей в возрасте от 30 до 40 лет. Судя по речи, манере держаться, это были интеллигенты – неформалы из «курилок» различных НИИ. Встречались расхристанные творческие личности – кудлатые, неуступно спорящие. Попадались экзальтированные женщины, как правило, неопределённого возраста. Было немало подростков – разношёрстно одетых, в джинсах и камуфляже, в теннисках и ветровках, поскольку дни держались тёплые, а ночи уже заметно похолодали. Некоторые вели себя, как в предвкушении какого-то концерта: смеялись, толкали друг друга с весёлыми лицами, однако большинство не скрывало тревоги.
Люди рассказывали, кто что слышал, и что кому удалось увидеть. Говорили, что выступал Ельцин. Забрался на танк, сказал короткую речь, зачитал документ, осуждающий путч, и быстро спустился вниз. За ним посыпались все приближённые. Никто не знал, куда повернут события. Запечатлеться рядом с символом сопротивления хотелось для истории, но никак не для уголовного дела. «Как Ленин, – подумал Волков о Ельцине. – Тот с броневика, этот с танка. Тому повезло – власть оказалась слабой. Што будет с этим?»
В разных местах над толпой начали подниматься ораторы – видимо, вставали на какие-то возвышения. Через мегафоны призывали дать отпор «красно-коричневой хунте», читали листовки, в которых говорилось, что митингующие здесь москвичи не одиноки – из некоторых городов по телефону сообщали о протестах демократической общественности. «С ума сойти! – опять удивился Владимир. – Совсем што ль мозгов у этой хунты нет? По междугородней связи организуется сопротивление».
Один из ораторов восторженно выкрикнул новость: Соединённые Штаты не признали ГКЧП. Американский Белый дом на стороне Белого дома в Москве. Толпа тут же начала скандировать: «Ельцин! Белый дом!», «Ельцин! Белый дом!».
Едва мощная
Люди направились в разные стороны, отыскивая, что может пригодиться для завалов. В одном месте с грохотом протащили ванну. В другом – начали ломать кирпичную стену. От дворов, прилегающих к Дому правительства, волокли решётки заборов. Прошло около часа, и на подходах к белому зданию появилось какое-то подобие преград. Это ещё больше воодушевило людей. Какой-то депутат в штатском, но с военной выправкой, стал собирать добровольцев для отпора штурмующим. «Не идиот ли? – поразился Волков. – Против вооружённых десантников… против спецназовцев из группы „Альфа“ выставлять безоружных людей! Сам-то, наверно, спрячется, а народ положит».
Он расстроенно плюнул и решил уйти с площади совсем, понимая, что, если начнётся штурм, все эти декоративные баррикады будут сметены за считанные минуты.
Вдали большая группа мужчин раскачивала троллейбус, видимо, собираясь его свалить. «Нашли защиту. Танк превратит его в плоский лист железа, – усмехнулся Волков, разглядывая издалека копошащихся мужиков. Один из них показался ему знакомым. – Чёрт возьми, не Карабанов ли? Похож на Карабаса… Похож… Как он тут оказался? Хотя где ж ему быть, как не здесь?»
Учитель пошёл было в сторону «баррикадников», но в этот момент в поле зрения попал человек с профессиональной видеокамерой на плече. «Оператор! – обрадовался Волков. – Может, где-то здесь и Наталья».
Расталкивая людей, он бросился за оператором, сразу забыв и про баррикады, и про человека, похожего на доктора.
Глава вторая
А Карабанов, действительно, пытался вместе с другими свалить набок троллейбус.
Телефонный звонок разбудил его в половине седьмого утра. Ещё не проснувшись, доктор подумал о больнице: что-нибудь там случилось.
– Сергей Борисыч! У нас переворот! – услыхал он голос Горелика.
– Какой, к чёрту, переворот? – просыпаясь от ярости, грубым шёпотом скорее прошипел, нежели выговорил Карабанов. – Вы с ума сошли – в такую рань звонить? У меня дети спят… Жену, наверно, разбудили.
– Я вам серьёзно говорю, – уже строго сказал Горелик. – Включите радио и услышите. Горбачева изолировали. Власть захватил Комитет по чрезвычайному положению. Верхушка армии, милиции и КГБ. Малкин велел позвонить всем нашим. Будем определяться в действиях. Я вам ещё позвоню.
Горелик отключился, а доктор, как держал трубку в руке, так и застыл с нею. Малкин был их куратор в Институте демократизации. Работал в каком-то НИИ то ли осушения земель, то ли их обводнения. Не вылезал из-за границы. Когда находился там, людей на заседания собирал Горелик.
Карабанов включил радио. Прослушал весь набор сообщений. Разбудил Веру. Всё, о чём мечтал, к чему рвался, рушилось. Сидел на кухне, где был репродуктор, подавленный. Жена, обычно не проявлявшая чувств, заботливо гладила его, успокаивала.