Крик
Шрифт:
На полу желтые таблички с номерами обозначали местоположение вещественных доказательств. Одна из них стояла рядом с человеком, неподвижно сидящим на полу у изножья придвинутой к стене кровати. Черты его лица невозможно было рассмотреть в синем полумраке.
Сара приблизилась. Помещение представляло собой куб. Кровать была привинчена к левой стене, у противоположной находились унитаз и раковина; других предметов обстановки здесь не было.
– Я закончила, – сообщила женским голосом мумия, державшая полилайт, погасила синий луч и протянула руку к электрическому переходнику. –
Свет четырех полицейских портативных прожекторов, расставленных в углах, залил палату, и Сара наконец разглядела мертвеца – босого, в светло-зеленой больничной одежде.
Он сидел лицом к ней, прислонившись спиной к кровати и вытянув ноги в сторону выхода. Голова свесилась набок, морщинистая кожа посерела. Вытаращенные глаза смотрели в пространство, будто увидели там что-то чудовищное; разинутый рот застыл в беззвучном крике, обнажились в оскале гнилые зубы, был виден язык, уже распухший. Сальные жидкие прядки волос прилипли ко лбу.
Сара несколько секунд рассматривала эту жуткую картину в целом, затем наклонилась, чтобы изучить синяки на одутловатой шее – это определенно были отпечатки пальцев, сдавливавших горло. Старик, похоже, не притворялся, когда себя душил.
В палату вошел облаченный в комбинезон Тобиас Ловструд:
– Ну-с, что у нас тут, госпожа инспектор?
Сара затянутым в перчатку указательным пальцем отвела со лба мертвеца пряди волос – и поняла, что имел в виду офицер Дорн, когда говорил о «странных отметинах».
На обескровленном лбу были три шрама длиной в полпальца. Они почти сливались по цвету с кожей – различить очертания удалось лишь по белой каемке и легкой неровности. Шрамы, расположенные в ряд, образовывали число 488.
Глава 3
Судмедэксперт присел рядом с покойником на корточки и провел пальцем в перчатке по трем цифрам.
– Это очень старые рубцы, и нанесены они, похоже, не из любви к искусству скарификации. Сомневаюсь, что этот человек по своей воле попросил вырезать число у него на лбу. – Доктор Ловструд посветил фонариком трупу в глаза и в уши. – На глазных яблоках лопнули несколько капиллярных сосудов из-за компрессии верхних дыхательных путей, но слишком мало для смерти от удушья. В ушах нет крови, лицо не побагровело… – Он пощупал шею над кадыком. – Похоже, и подъязычная кость не сломана. Смерть от удушения с большой вероятностью можно исключить. – Затем он внимательно осмотрел конечности и сосредоточенно проговорил: – Пока не вижу никаких ран и следов ударов, ничего, кроме вот этих кровоподтеков на сгибе левой руки, но сюда ему кололи препараты, так что появление синяков вполне естественно… На данный момент это все, что я могу сказать.
– А причина смерти? – осмелилась спросить Сара.
– Могу перечислить десяток, вплоть до пищевого отравления. С точностью отвечу только после токсикологической экспертизы и исследования внутренних органов. Раз уж вы почему-то заинтересовались этим делом.
– Обменяйтесь сведениями с криминалистами и убедитесь, пожалуйста, что отпечатки пальцев на шее принадлежат жертве. После этого можете отвезти тело в лабораторию. И сообщите
Тобиас с некоторым удивлением качнул головой:
– А вы молодец. Подумали, что его мог душить и кто-то другой. – Он одобрительно хмыкнул. – Мало кто из ваших коллег проявил бы внимание к таким деталям.
Сара пропустила комплимент мимо ушей. В ожидании информации от экспертов она собиралась расспросить директора больницы о шрамах на лбу у пациента, а перед тем как выйти из палаты, окинула ее последним взглядом, чтобы лучше запомнить место происшествия.
Один из криминалистов, стоя у каталки, перебирал пластиковые пакеты с уликами.
– Вы сняли отпечатки пальцев с шеи жертвы? – спросила Сара.
– Конечно, дактилоскопические пленки здесь. – Эксперт указал на плексигласовую коробку с этикеткой «Жертва». – Папиллярный рисунок проступает довольно четко.
Сара повернулась ко входу в палату, чтобы передать информацию судмедэксперту, но тот уже успел к ним присоединиться:
– Я слышал, инспектор. Тут есть все, что мне нужно.
Сара, сняв перчатки, бросила их в желтый контейнер со значком биологической опасности, туда же отправила бахилы и решила еще разок заглянуть в палату, где сидел мертвый пациент. Что-то ее тревожило, но она никак не могла понять, что именно.
Стоя на пороге, она обвела глазами убогое помещение – кровать, унитаз, раковина… и вдруг до нее дошло. В палате не было ни полотенца, ни умывальных принадлежностей, а на кровати отсутствовало покрывало. Как будто здесь никто и не жил.
Директор Грунд ждал за дверью коридора. Увидев Сару, он нервно поправил очки и развел руками, будто говорил: ну, убедились, что расследовать нечего?
– Где вещи жертвы? – спросила Сара.
– Какие вещи?
– Не знаю – полотенце, покрывало, сменная одежда, зубная щетка, мыло…
– Вынужден вам напомнить, инспектор, что это не обычная больница, – сурово взглянул на нее поверх очков профессор. – Нам приходится ограждать пациентов от любых возможностей совершить самоубийство. Мне это казалось само собой разумеющимся.
– Сектор А предназначен для пациентов, которые не представляют опасности ни для себя, ни для окружающих. Вы сами так сказали десять минут назад.
Ханс Грунд схватился за узел галстука и повел шеей. Его губы на секунду скривились в гримасе, но Сара не поняла, что это было – неловкость лжеца, пойманного на слове, или раздражение начальника, чье время попусту тратит дотошная сотрудница полиции.
– Верно, я так сказал. Но у нас тут не завод по конвейерному производству здоровых людей из психически больных. Вступив в должность директора «Гёустада», я счел своим долгом ввести гибкую систему правил, подходящих к каждому конкретному случаю, и сделал это с единственной целью, которой является благо моих пациентов. Четыре-Восемь-Восемь, как его здесь называли, нужна была спокойная, умиротворяющая обстановка, такая, как в секторе А, где больные не агрессивны. Однако порой у него обострялись суицидальные наклонности, и это нельзя было игнорировать. Так что в случае с ним я пошел на компромисс: сектор А, но палата как в секторе B.