Крик
Шрифт:
– Конечно. Но сказать с уверенностью могу только одно: все три элемента стоят вне времени и пространства, то есть не привязаны ни к определенной эпохе, ни к истории какой-либо страны. Он рисовал не самолет, не машину, не человеческое лицо… Однако я не понимаю, почему его преследовали именно эти образы.
– Санитары, присматривавшие за ним, еще говорили о каком-то странном крике…
– О да, фирменный
– А крик как-то связан с рисунками?
– Даже не представляю. Но возможно, невроз, выражавшийся в крике, имел ту же причину.
– Прием препарата ЛС-34 мог привести к остановке сердца? Вернее, мог ли он вызвать настолько чудовищные галлюцинации, что пациент умер от страха?
Вингерен задумчиво потер лоб.
– И да и нет, – проговорил он наконец. – Если учесть все, что я услышал от вас, и добавить мои собственные знания о действии ЛС-34… сомневаюсь, что галлюцинация могла спровоцировать у человека приступ смертельного страха. Даже в полубессознательном состоянии, в котором, видимо, и пребывал пациент Четыре-Восемь-Восемь перед смертью, мозг по-прежнему способен отличать воображаемые образы от реальных. К примеру, когда вам снится, что вы умираете, организм тотчас просыпается, поскольку мозг знает, что это неправда. Так что пациент Четыре-Восемь-Восемь умер вовсе не от галлюцинации, а скорее от воспоминания. Я думаю, препарат ЛС-34 вытащил из глубин его памяти нечто такое, что и спровоцировало эмоциональный всплеск, а в результате – остановку сердца.
– Значит, в прошлом он видел или слышал нечто настолько ужасное, что одно лишь воспоминание об этом его убило?.. – не поверила Сара. – Но разве мысль может убить?
Старый психиатр иронически усмехнулся:
– Мысли прикончили бы всех нас, если б не забвение, мадам Геринген. Способность забывать избавляет нас от необходимости каждую секунду размышлять на тему абсурдности бытия. Мы живем, не зная, откуда пришли в этот мир, и умираем, не догадываясь, что будет дальше. Как жить между необъяснимым рождением и необъяснимой смертью, не цепенея при этом от страха из-за отсутствия
– Но что? – спросила Сара, стараясь прогнать тягостные мысли, одолевавшие ее, по мере того как старик говорил. – Вы как будто намекаете, что в случае с пациентом Четыре-Восемь-Восемь все было не так.
– На это намекают его рисунки. С точки зрения психиатрии они свидетельствуют о пережитой пациентом психологической травме, причину которой он таким образом пытается облечь в некую распознаваемую форму. То есть в своих рисунках он хотел отобразить воспоминание, которое преследовало его и не давало покоя. Это было нечто вполне конкретное, не просто память об эмоциях, вызванных столкновением с бессмысленностью бытия.
Часы с маятником начали отбивать время – Сара насчитала одиннадцать ударов и огорчилась оттого, что до сих пор не удалось получить ни одной зацепки.
– Хотите чего-нибудь выпить, инспектор?
– Нет, спасибо. Послушайте, господин Вингерен…
Но старик поднялся с кресла, не дав ей закончить, и устало зашаркал в соседнюю комнату.
Сара не решилась его остановить – слушая звон посуды, ждала, когда он вернется. Нетерпение нарастало; наконец минут через десять хозяин появился в гостиной с чашкой и заварочным чайником на подносе, дрожавшем в дряхлых руках.
– Все, что вы рассказали, господин Вингерен, чрезвычайно любопытно, – начала Сара, едва он переступил порог. – Но мне нужна хоть какая-то информация, которая поможет выйти на людей, поместивших пациента Четыре-Восемь-Восемь в «Гёустад», на тех, по чьему приказу над ним проводились эксперименты с применением ЛС-34.
Олинк тем временем опустился в кресло, налил себе чаю, сделал глоток и наслаждался вкусом, будто не слыша ее.
Конец ознакомительного фрагмента.