Криоожог
Шрифт:
Подняв, наконец, голову, она смущенно посмотрела на Форлынкина.
— А это кто?
Мина радостно ответила:
— Это Форлынкин-сан, мамочка. Он заботился о нас в своем доме. У него большой сад! Там живут все животные Джина. — Совершенно бесцеремонно она схватила руку Форлынкина и повисла на нем.
Форлынкин улыбнулся и свободную руку предложил госпоже Сато, помогая ей встать; она уже пыталась подняться сама, но пошатнулась и поняла, что ей нужна помощь. Форлынкин оказался достаточно высок, чтобы ей приходилось задирать голову, глядя ему в лицо; вот с Лейбером они были одного роста.
— Я —
Она потянулась, чтобы оттащить дочку и не дать ей раскачиваться на консуле, словно на качелях, но Мина уже выпустила его и в возбуждении забегала вокруг. Джин подпрыгивал на месте, увлеченный объяснениями, причем в основном его рассказ крутился вокруг состояния зверей и их здоровья; про Лаки он упомянул особо.
— Вы присматривали за моими детьми? — с сомнением уточнила Лиза Сато.
— Только последние пару дней, мэм. У вас двое по-настоящему прекрасных ребятишек. И очень умных.
Кажется, под маской она чуть улыбнулась. И определенно Майлз впервые видел, как ее глаза сверкают от удовольствия.
Тут вмешался Ворон и отвел свою новоиспеченную пациентку обратно в постель, однако великодушно разрешил родственникам не прекращать визита. Майлз смотрел через стекло, как дети машут руками, повествуя про свое житье за последние полтора года, а госпожа Сато растерянно пытается уследить за их рассказом.
Подошел Форлынкин, поглядел через его плечо.
— Так приятно видеть, что она пришла в себя и полном сознании. Вот и решение моих юридических шарад. Теперь я действительно в состоянии защитить этих детей.
— Именно так. — Майлз улыбнулся.
Роик забрал Ворона и ушел выполнять порученное ему задание. Лейбер со смущенным видом поглядел на семейство Сато, без слов махнул рукой и спросил: — А мне что теперь делать?
Майлз повернулся к нему, привалился к стене и скрестил руки на груди.
— Что ж, вы ведь не арестованный. На этой планете я могу на законных основаниях арестовать только барраярцев.
— Э, а как насчет Ханса и Оки?
— Я их не арестовал, а похитил. Как говорит Роик. Надо будет как-нибудь объяснить вам разницу между прощением и разрешением.
— А в чем разница? — уточнил Форлынкин, поднимая бровь.
— Как правило, в успехе. В любом случае, доктор Лейбер, вы вольны уйти в любое время. Хотя я не рекомендую вам это делать, пока вы не придумали план спрятаться получше, чем в прошлый раз. Могу предположить, что в распоряжении ваших боссов есть не только Ханс с Оки.
— Нет, не только, — вздохнул Лейбер.
— Точно так же вы вольны остаться здесь. Лучше провести ночь здесь, чем где-нибудь в торговом центре, уверяю вас. Подозреваю, нам всем нужен небольшой перерыв, чтобы переварить новости. Насчет вашего намерения сесть на орбитальный челнок завтра днем предлагаю серьезно подумать. Вам определенно не удастся миновать космопорт.
— Нет, — с нечастным видом согласился Лейбер. — Теперь уже нет.
— Что же мы будем делать дальше, милорд Аудитор? — уточнил Форлынкин.
Майлз потер подбородок и задумчиво наморщил лоб. — То же, что делает любой командир, когда видит, что противник превосходит его численностью.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Роик провел допрос их нечаянных пленников гладко, как Майлз от него и ожидал, хотя даже под счастливым дурманом фаст-пенты Ханс с Оки дергались и пытались как-то оправдаться. Как и предполагал Лейбер, обе смерти произошли скорее по их неаккуратности, чем в результате злого умысла. Однако рассказ о том, как пара громил гонялась по квартире за старой леди Тенноджи и настигла ее на балконе, прозвучал достаточно мерзко. Флайер Джорджа Суваби они сажали силой и достигли бы своей цели, упади он на землю, а не уйди глубоко под воду: тогда они могли бы вытащить свою жертву из спасательного кокона и быстро увезти в холодильник под предлогом, что спасают смертельно раненого. Однако тело пробыло в воде слишком долго даже для возможностей медицины Кибо-Дайни.
Не так важно точное юридическое определение их деяний: совершили они намеренное убийство или непредумышленное. Майлза сейчас волновало другое: куда девать этих непрошеных гостей. Вариант «просто отпустить» теперь исключался. Их вместе с их признанием надо передать местным полицейским властям, но желательно не тем, которых могли подкупить боссы «Нового Египта». И тут все только начинается. Связанные общей виной Ханс и Оки станут козлами отпущения, а их боссы проложат себе дорогу к свободе, прикрывшись стеной дорогих адвокатов. А Майлз хотел разгромить весь «Новый Египет» целиком, конечно, если сможет.
Дотошный Роик по очереди сводил пленников в туалет и дал им напиться. Майлз приказал Ворону ввести их в легкую медикаментозную дрему, но это было лишь временной мерой. Заморозка казалась ему все более привлекательным решением. И уж точно он не собирался везти их с собой домой. «На Барраяре хватает собственных громил, причем знающих свое дело». С другой стороны, Большой Четверке уже пора здорово встревожиться исчезновением своих подручных вместе с Лейбером. Этим двоим полагалось отчитаться много часов назад. Да, пожалуй, пришло время подергать кое за какие ниточки.
Когда запись ушла в консульство, у Майлза наконец оказались развязаны руки, чтобы взяться за «Белую Хризантему», с которой все и началось (по его субъективному ощущению — целую вечность назад). К счастью, ему не составило труда настоять на немедленной встрече с Роном Вингом. Всю дорогу до западного пригорода Майлз мысленно повторял свой текст, словно опасался выйти из роли, пока цель еще не достигнута.
В приемной Винга навстречу гостю, улыбаясь, поднялась секретарша. Одновременно с ней с мягкого и удобного кресла в углу поднялось еще одно изумительное, похожее на кошку создание, правда, оно не улыбнулось, а зевнуло. Оно было небольшим, с рыжевато-коричневым львиным туловищем, крыльями сокола и пугающе человеческим лицом. Головной платок в разноцветную полоску, в египетском стиле, завязывался под женским подбородком. Существо подбежало к потрясенно застывшему Роику, потерлось о его ноги, боднуло головой в колени — весу в нем было где-то килограмм десять — и открыло рот. Но оттуда донеслось не «Кто ходит утром на четырех ногах, днем — на двух и к ночи — на трех?», а простое мяуканье.