Криптограф
Шрифт:
Она никогда его не видела, но знает, на что он способен. Так получилось, что она уже бывала там, где хранился его код, в чертоге, где возникали деньги Лоу, откуда отправлялись в мир. Она готовит себе ужин и вспоминает. Излагает факты дела. Одна, на столе бокал вина, тихо играет радио, старая музыка, окна темны, запотели.
Здание около Хаттон-Гарден в Лондоне. Анна помнит — дом без названия. Строение конца двадцатого века, стилизованная готика, необработанный гранит, рифленые стекла. Здание больше окрестных домов, хотя это заметно не сразу. Его скрывают деревья, толпы спешащих на поздний ланч людей, прилавки с цветами. Даже если случайный прохожий заметит дом — примет за целый
Офис прячется. Каменную глыбу прорезают коридоры, служебные выходы, недоступные внутренние дворы. Мощь скрыта под обычной офисной архитектурой. Самая обыкновенная контора. Но дверь всего одна, и таблички на ней нет.
Много лет назад здание занимали Де Бирзы, торговцы бриллиантами, разорившиеся на поддельных драгоценностях. На их место пришли другие компании, с той же потребностью в неприметности и безопасности. Одно время там размещались две корпорации и восемь дочерних компаний. Теперь осталась всего одна. Называется «СофтМарк». Компания с таким именем может заниматься чем угодно — этим она и занимается. Вместо бриллиантов продает кремний. Она не просто делает деньги — она делает деньги из ничего.
В других отношениях офис мало изменился. Анна представляет внутри огранщиков алмазов, камни, необработанные, как уголь. Не так давно, как кажется, думает Анна. История ближе, когда время стремительнее. Теперь все меняется быстро. Сегодня, даже завтра кажется вчера.
Она бросает зеленые верхушки укропа в кастрюлю с арктическими речными креветками. Играет музыка. Медленно закипает вода. Анна смывает черную жирную землю с серебристой кожицы молодой картошки.
В здании семь этажей над землей и шесть в подвале. Двенадцать ярусов отданы «СофтМарк» — компьютерное оборудование и программное обеспечение, — но шестой этаж подвала вымощен кремнием. Там ничего нет, кроме этого покрытия, темного, стекловидного. Огромный подвал, несколько гектаров или акров. Эхо шагов вооруженной охраны разносится по пустым коридорам.
Анна была там лишь однажды. В такое место попасть непросто. Ее пустили туда по делам Налоговой, одну из девяти. Выдался момент, когда коллеги разговаривали между собой все сразу, и она оказалась одна.
Она присела, коснулась покрытия. Холодное и темное, но прозрачное, будто ночное окно, если смотреть с улицы. Похоже на вертиго. Она увидела свое отражение, а под ним — электронные чипы. Сотни и тысячи, маленькие, точно кусочки мозаики.
Сколько могла, она стояла и смотрела вниз. Один раз увидела мерцание — в глубине, точно монета упала в колодец. Потом начальник позвал ее, и Анне пришлось уйти.
Обо мне не волнуйся, волнуйся о нем. Иначе утонешь, не поняв, как далеко заплыла.
Анна согласна. Она может об этом шутить, но напоминать ей не требуется. Она всегда была осторожна. Ребенок в дождевике на любимой фотографии сестры; девочка смотрит, как родители катаются на коньках, неразличимые вдалеке на речном льду; женщина улыбается в камеру, — но всегда настороженно, осторожная женщина, всегда.
Интересно, Джон Лоу — такой же? Судя по ее опыту — который включает в себя опыт других людей, такова работа, — почти невозможно быть богатым и беспечным, разве что недолго. Но в фантастических историях, что рассказывают люди, Лоу более чем беспечен. Он отчаянно богат и безумен, как Мидас. Есть всего несколько самых известных его фотографий, но на тех, что видела Анна, он часто нетерпелив, изредка спокоен. Не похож на предусмотрительного человека. Не беспечность, не обязательно, но Анна видела одно и то же выражение на его лице. Беспокойство, непостоянство в узде. Похож на человека,
Так думает Анна. Но, кроме того, она владеет фактами. Факт: Налоговая интересуется Джоном Лоу не случайно. Начать с того, что, будь он осторожен, никогда бы не стал клиентом Анны.
Целыми днями ее мысли вертятся вокруг него, такие громкие, что ей кажется, она их слышит. Работа как всегда, Анна встречается с другими клиентами, некоторые богаты, многие — со связями, и все очень сложные, ибо только с ней такие клиенты заговорят, если вообще заговорят; такая у нее репутация, талант ненавязчиво добывать информацию. Но теперь она работает вполсилы, и мысли бродят где-то далеко. Она хочет поговорить с кем-нибудь о Лоу, пускай хотя бы с Мартой, сестрой. Они видятся в первую пятницу каждый месяц; или с родителями, они старые, разведены, отделены от взрослых детей, ушедших в новые жизни; или с Лоренсом. Всегда и всюду Лоренс.
Те, кто мало ее знает, сказали бы, что она слишком самонадеянна. Те, кто знаком с ней лучше, сказали бы, что она принимает работу слишком близко к сердцу. Так они сказали бы, если б видели ее сейчас. Сон долго не приходит к ней. А когда она засыпает, ей снятся плохие сны.
Она опять моет молодую картошку. Глупо видеть такое во сне, думает она, и смеется над бледной картофелиной в руке.
Вода закипает. Играет старая музыка. Анна танцует, еле заметно, незаметный танец. Кто-то стоит у нее за спиной. Она не помнит, чтобы он приходил. Он рассказывает ей о молодом картофеле. Где-то на свете, говорит он, всегда растет свежий картофель.
Сколько штук тебе чистить? спрашивает Анна, и мужчина позади отвечает:
Не для меня. Сколько нужно тебе?
Она снова смеется. Мне ничего не нужно, говорит она. Я не знаю, зачем это делаю.
Тогда чего же ты хочешь? — говорит человек позади нее.
Она говорит: я хочу перестать наблюдать. Пусть кто-нибудь другой наблюдает. Я устала смотреть.
Она не говорит: я бы предпочла, чтобы наблюдали за мной. И мужчина молчит. Анна не смотрит на него. Частица ее знает, что во сне есть правила, старые законы: если обернешься, мужчина умрет. Она хочет предупредить его, предостеречь от опасности, но сон не позволяет. И она продолжает делать то, что делала. Моет картофелину.
Картофелина маленькая и холодная. На боку шрам. Когда Анна соскребает кожицу, шрам по-прежнему виден. Очищенная картофелина — словно застывшая краска. Анна берет нож и врезается глубже. Вода в кастрюле бурлит.
Теперь блестит обнаженное нутро. Белая плоть покрыта четкими черными линиями. Рисунок ненатуральный. Не хватает симметрии. Анна склоняется над картошкой и замирает. Она почти верит, что может их прочесть, эти яркие черные капилляры. И затем ей удается. Она видит, что внутри полно цифр.
Что это, Анна? говорит голос позади нее. Мягкий, с еле заметным акцентом. Анна, что там написано?
На следующий день она звонит Лоренсу, сначала в десять, и еще раз после полудня. Он поднимает трубку, когда включается автоответчик.
— Это я, — говорит она.
— Я слышу. — Голос хриплый и сонный. Фоном его же голос, только мягче, просит ее оставить сообщение. Затем резко выключается. — Что случилось?
— Ничего. — Она выдыхает — словно избавляется от тяжести. Она позвонила ему до того, как он выпил утренний бокал вина, раньше, чем алкоголь затуманил его мозг. Сейчас в нем еще есть что-то от прежней проницательности. Он нужен ей таким, раз уж она примирилась с тем, что в нем нуждается.