Кристальный матриархат
Шрифт:
— Мне к тебе подходить нельзя, — почти кричал он издалека. — У тебя грипп какой-то. Ты где-то в чужих мирах заразился. Так что, болей, на здоровье.
— Нет у меня ни кашля, ни ангины. Температуры тоже нет, — махал я в ответ руками, беспокоясь, что кто-нибудь меня услышит. —
— Не знаю. Павел сказал, что от такого, кто-то помирает, а кто-то заново нарождается. Ей Богу. Сам их разговор подслушал, — побожился близнец.
— Ну, тебя, — отмахнулся я от коллеги-путешественника.
«Угодник обещал, если что серьёзное, со спичками и птичками сразу вернётся», — успокоил себя, думая, что уж кого-кого, а своих родных он в опасной эпидемии никогда не оставит.
Так мы и разошлись. Одиннадцатый по своим делам, а я домой на карантин.
Дни потянулись за днями медленной и скучной обыкновенностью, лишь только во снах я всё ещё сражался с женскими мирами и их порядками, летал на дирижаблях, ставил памятный крест на Фортштадте, воевал с колдунами.
Целыми днями маялся, слонялся, читал, бездумно проглатывая библиотечные книжки. Узнавал и выучивал новые слова. А вечером, пожелав грустному отражению спокойной ночи и интересных снов, ложился в кровать и засыпал.
Во сне снова бился с амазонками и милиционершами. Раздваивал голландские луковицы, летал на ракетах и парашютах, искал тайные клады, продавал капусту с морковкой, покупал мебель и свиные окорока, пил газировку, и снова летал. Только во сне мне было хорошо и легко,
В конце недели не выдержал и попросил Скефий об одолжении. Ни много – ни мало, о полёте над городом и Фортштадтом с ветерком и на сверхзвуковой скорости.
Одевшись в запретную куртку, помчался навстречу сокровенным грёзам.
Покружившись над Кубанью, над Старой станицей, рванул за Горькую балку, за Кайдалы, собираясь ещё дальше в неизвестные края, в которых текут неведомые реки с судаками и раками, которые манили, манили меня, и доманились.
Где-то на полпути к желанной цели я, вдруг, увидел себя самого, только снова взрослого. Взрослого себя летевшего навстречу и беззаботно кричавшего о чём-то весёлом.
— Здравствуй, половинка! — орало моё великовозрастное и упитанное воплощение.
— Здравствуй, половинка, — успел я откликнуться и сразу же врезался в… В меня?
«Неправильно так. Отвечать нужно: “Здравствуй, четвертинка”. Тоже мне, лётчик. А затормозить?» — подумал я и почувствовал, как снова нестерпимо заныло в груди, а потом кубарем полетел вниз, точно так же, как после нашего с Укропычем бегства из Третьей больницы.
«Всё повторяется? Точно. Всё повторяется!» — перепугался я до невозможности, и чтобы снова не обморозить глаза, крепко зажмурился, а потом закричал Скефию:
— Можно меня затормозить?..
19.11.2012 г.