Кристальный матриархат
Шрифт:
— Пойдём мы. А ты тут с другими договоришься, — предложил я Бикмеюшке.
— Другой тут нет. Другой тут только через пять лет. А моя рыбы хочет. Лодка там, юрта там. Палки в лодка, всё-всё в лодка. Айда! Моя помогай, потом делить, — привязался к нам тюрок, как клещ.
— Ладно. Решили порыбачить, значит порыбачим, — махнул я на всё сразу и пошёл догонять Димку, который уже бегом нёсся к юрте и новым приключениям.
«Что он так далеко от стойбища делал? Нас что ли караулил? Помогай-попугай. Делитель. Ещё и делить-то нечего. Эх,
— Мы уже на лодке?!
Я оказался в небольшой деревянной посудине посреди того самого лимана с Димкой-помощником и двумя длинными сучковатыми палками с леской на каждой. Мы заплыли в редкие кусты тростника, привязались к ним верёвками и спокойно сидели и удили рыбу.
— Что разорался? Лови тарань на наживку. Сколько ждать можно? — возмутился Настевич.
— Как я сюда? Когда? — зашипел я Натуркой и попытался унять дрожь, охватившую всё тело. — И давно мы здесь?
— Только что приплыли. Не прикидывайся. Говори присказку, которой Бикмей научил, — недовольно прошипел Димка в ответ.
— Что-то я много чего пропустил. Как-то быстро всё промелькнуло, — пожаловался я на потерю памяти.
— Ничего себе, быстро. Целый час сюда гребли, а ему «быстро». Вон, клюёт! Подсекай, — скомандовал коллега-посредник и взглядом показал на мой поплавок.
Я не глядя подсёк и выудил незнакомую рыбу очень похожую на плотву, только шире и толще.
— Это разве судак?
— Это наживка. Режь её, — приказал напарник.
— Наживка? Она будет покрупнее карасей, что я всегда ловлю, — возмутился я, но Димка остался непреклонен.
— Обещал Бикмеюшке судаков? Режь, как он учил. В палец толщиной и поперёк, — подсказал он.
Я разрезал мигом уснувшую рыбку на несколько полосок и протянул их новоиспечённому командиру, неведомо, когда ставшего матёрым рыболовом.
— Ничего себе, у тебя крюк. На сома, что ли? — удивился я, увидев кованый крючок в руках Настевича, на который тот нанизал тельцо рыбы.
— Как учили, так и наживил, — пробурчал он недовольно и, ловко взмахнув веткой с миллиметровой леской, закинул снасть в воду, а потом прошептал присказку: — Кто зимой помереть собрался, тот мне на крючок поймался!
Я подивился присказке и тому, как смог тюрок Бикмеюшка такое выговорить, а потом наживил белого червя на свою ветку с леской, только вот, крючок у меня оказался раза в три меньше Димкиного.
Потом махнул палкой, недалеко закинув удочку, пытаясь и не шуметь, и не раскачивать лодку, и, уже глядя на поплавок, повторил присказку слово в слово.
— Клюёт, — шёпотом сказал напарник, но палкой не взмахнул, а сидел и продолжал наблюдать.
— Подсекай, — посоветовал я.
— Рано. Он сказал подсекать, когда потянет удочку.
А у меня самого потянуло. Я мигом отреагировал и подсёк свою снасть, а за мной и Димка сделал то же самое. Так мы вдвоем
— Сопротивляется, — кряхтел Настевич, вываживая улов.
— Извини. Помочь не могу. У самого зимний смертник на том конце лески.
— Я сам. Он хорошо заглотил. Лучше подай железку, — попросил он не пойми чего.
Я приостановил вываживание и поискал глазами железо. Ничего металлического, кроме проволоки толщиной в мизинец в лодке не оказалось, и я протянул ему метровый кусок «железки».
— Сперва своего, а потом моего. А я пока побалуюсь. Пусть ослабнет.
Я пожал плечами и подвёл к лодке огромную рыбину, которая была такой большой и ленивой, что и сопротивляться ей не хотелось.
— Прости, братка, — сказал я громадине и, взяв под жабры, втащил трёхкилограммовую махину в лодку.
— Теперь мою, — напомнил напарник, прервав мои немые восторги.
— Подводи, — скомандовал я шестилетке, боровшемуся и с весом палки, и с пойманной рыбой.
— Сначала загни проволоку. Крюк сделай. Говорят, он колючий, и руками его не возьмёшь, — прокряхтел Настевич.
Я загнул конец проволоки и приготовился поддеть Димкину рыбку.
Рыбка оказалась знатным судаком, который то и дело пытался поднырнуть под лодку и, если не опрокинуть её, то уж точно, попробовать проколоть своим гребешком из острых колючек.
— Мы на деревянной сегодня, — крикнул я рыбине и зацепил её крюком под жабры.
Пока тащил улов в лодку, проволока разогнулась, и я собрался помочь и рукой тоже, при этом пытаясь не уколоться об иглы в плавнике, но судак, вдруг, сам запрыгнул в лодку, ударив хвостом по глади Маныча в последний раз в его рыбьей жизни. Потом, взъерошился весь, открыл рот и выпучил глаза, всем своим видом заявляя, что приготовился съесть нас обоих.
— Я его боюсь, — зашептал юный рыболов. — Давай его отпустим?
— Как отпустим? А за прокат лодки? А обещания? Да, за одну такую присказку не меньше двух судаков отдать надо, — ворвался я с головой в рыбацкий азарт. — Сколько мы ему обещали? Пары таких хватит?
— Хватит. А нам и одного такого за глаза…
* * *
— Здравствуй, половинка! — радостно кричу я своему взрослому отражению, летящему навстречу.
— Здравствуй, половинка, — отвечает оно, и мы со всего маху врезаемся друг в друга.
«Неправильно. Отвечать нужно: “Здравствуй, четвертинка”. Тоже мне, лётчик. Затормозить даже не удосужился», — думаю я и проваливаюсь в забытьё, чувствуя, как снова нестерпимо заболели рёбра.
— А затормозить? — хриплю из последних сил своей половинке и камнем падаю вниз.
* * *
— Затормозить? Ты с ума опять сошёл? — удивился Димка. — Решили домой возвращаться и нечего тут тормозить.
— Что? Снова морок с провалами времени? Или что-то с памятью? — растерялся я, когда сообразил, что лечу себе в небе Кристалии по дороге с Маныча.