Кристальный пик
Шрифт:
Чирк!
Кожа Соляриса, рассеченная на плече, срослась быстрее, чем я успела поверить, что действительно сумела ее оставить. Не дав мне толком возрадоваться победе, Сол тут же замахнулся в ответ, и когти его столкнулись с костями на моей полупрозрачной ладони, которой я закрылась вместо щита. Раздался скрежет, будто металл встретил стекло, и даже Солярис скривился от этого звука.
— Тебе не больно? — спросил Сол, и хотя голос его звучал обыденно-вежливо, в ломанной линии губ читалось глубокое беспокойство. Вопреки правилам боя, которые он сам же и установил, Сол подошел ко мне вплотную и перехватил за левую руку в области запястья, где и попытался рассечь ее драконьими когтями. Однако в память об этих когтях не осталось ровным счетом ничего, ни единого
— Так, значит, Акивилла хотела проверить меня? А если бы я растерялась и просто продолжила молча пялиться на тебя в ошейнике, то она бы что, разочаровалась и приказала всем расходиться по домам?
— А? Что?
Солярис выпустил мою руку, осознав, что я снова сделала это, — нарушила обещание не отвлекаться, — цокнул языком и отступил назад, возвращая между нами дистанцию.
— Сосредоточься, Рубин, — повторил он устало, но я просто не могла выбросить из головы минувший пир, поэтому продолжала выпытывать у него:
— А вдруг я бы знала язык драконов и подыграла тебе, чтобы провести Акивиллу? Мы ведь оба могли обмануть ее...
— Не могли, — Солярис раздраженно вильнул хвостом, которым тоже парировал мои атаки, и чешуя, покрывающая его руки под закатанными рукавами рубашки, ощетинилась. — Ни одному человеку не под силу выучить драконий.
— Почему это? — оскорбилась я. — Я ведь понимаю, что вы говорите в первородном обличье...
— Первородное обличье — это другое. То истинный язык, сплетение мыслей и инстинктов, которыми мы обмениваемся друг с другом так же, как птицы обмениваются щебетом. Ты понимаешь его либо из-за древнего гейса королевы Дейрдре, либо из-за того, что повязана со мной, но никак не потому, что запоминаешь звуки и умеешь их различать. А вот тот язык, на которым мы говорим людскими устами, не является языком вовсе в привычном понимании этого слова. Это искажение общего, где нет ни правил, ни конструкций. Мы просто вторим звучанию, стараясь повторять за вами, и даже иногда снова коверкаем то, что уже было исковеркано до нас. Так что мы скорее интуитивно догадываемся, что сказать хочет сородич, нежели действительно знаем перевод.
Солярис пояснял методично и терпеливо, и в это время его упрямое лицо ласкали лучи солнца, только-только поднявшегося из-за горизонта на смену полумесяцу. В них его фарфоровые щеки приобретали почти человеческий румянец, длинные белоснежные ресницы отбрасывали тени на высокие скулы, и казалось, что Солярис весь светится, как резная фигурка из морского жемчуга. Прохладный ветер, несущий в себе первые ноты приближающейся осени и гниющей листвы, трепал широкий ворот его рубахи, растянутый до острых ключиц, а волосах Сола снова запутались одуванчиковые семена, оторванные от стеблей вихрем нашего сражения. Там, где мы тренировались каждое утро, цветы успели промяться, а трава осесть, но кругом все еще колосились красные маки, напоминая зарево пожара. Все вместе это являло собой до того прекрасное зрелище, что я, залюбовавшись, едва не забыла, о чем мы говорим.
«Фашари», — сказала Акивилла Солярису в Медовом зале, когда на кону стоял не просто союз драконов и людей, а наше будущее, — «Фашари ине раш».
«Покажи. Покажи мне, что это так». Вот, что Акивилла произнесла тогда, о чем я, однако, узнала лишь после того, как пир окончился, и Мелихор заключила меня в объятия, вереща, что теперь сможет жить среди «человеков» на постоянной основе. Она же и рассказала мне, что Акивилла, будучи Вие Тиссолин, — Коронованной Травами, — и за всеми живыми существами следит, словно за растениями в своем саду. Внимательно наблюдает, как они растут, чтобы вовремя распознать, какое из растений всего лишь притворяется цветком, и вырвать сорняк с корнем. Именно Акивилла из Старших отвечала за то, чтобы проверить меня на ложь. То, что
— Акивилла хотела узреть не то, что ты сделаешь, а то, что почувствуешь, — попытался объяснить Солярис снова, опустив хвост вместе с когтями и запрокинув голову к лимонно-розовому небу. Разморенный ползущим по земле теплом, он позволил себе расслабиться куда больше, чем разрешал расслабляться мне на поле боя. Впрочем, это считалось «полем боя» исключительно для меня одной. Солярис не воспринимал меня всерьез, как противника, хоть и подходил к нашим тренировкам со всей ответственностью, особенно сейчас, когда оставалось всего две недели до военного похода на Керидвен. — Драконов сложно обмануть, тем более травяных. Любые слова мгновенно впитываются в них, как вода в землю, и если та вода отравлена, они это поймут. Акивилла хотела увидеть твое отчаяние и любовь — и она увидела. Как и я.
Солярис улыбнулся мне уголком губ, и я почувствовала жар на щеках, но вовсе не от того, что меня тоже согрело солнце. Затем он направился в мою сторону, медленно, размеренно, будто бы растягивал момент, и...
Прошел мимо.
— Эй, постой! Куда это ты?
— Хватит на сегодня, — бросил он мне через плечо, и я уронила к земле тяжелый меч, внезапно обнаружив, что все это время держала его на весу. Мышцы окрепли, но ныли не переставая. Мы тренировались уже больше часа, не взяв ни одной передышки, однако, зная Соляриса, я не верила, что он уходит для того, чтобы дать мне ее. — Попрактикуйся с манекеном или Кочевником. У тебя все еще хромает баланс, а у него хорошо получается сбивать противников с ног. Я вернусь к полудню и проверю.
— Хорошо, — согласилась я, но решила убедиться напоследок: — Кстати, пока не забыла. Про тебя тут Гектор недавно спрашивал. Говорил, ты обещал передать ему что-то... Какой-то там кусочек...
Солярис остановился на полушаге, но не повернулся. Он всегда старался спрятать от меня лицо, когда опасался, что то его выдаст. Именно поэтому он и носил на нем большую часть времени это докучливое бесстрастное выражение, которое Кочевник между нами называл «похоронно-девственным». Обычно я смирялась с этим, но в этот раз нахмурилась, взволнованная. Угрюмый дракон, привыкший действовать, а не ждать, и мальчишка с золотыми руками и с таким же золотым сердцем — что могло скрываться за их тандемом кроме новых неприятностей?
— Ты ничего не хочешь мне рассказать? — спросила я в лоб, не выдержав, на что Сол пожал плечами.
— Нет.
Я тяжко вздохнула, но, тем не менее, не стала его задерживать, окликать или устраивать допрос. Все равно бесполезно. Коль уж Солярис захотел что-то от меня утаить, то приложит для этого все усилия. Возможно, я бы даже закрыла глаза на очередные его секреты и пустила все на самотек, — в конце концов, не переворот же они с Гектором готовят, — но дурные мысли никак не шли из головы. Масла в огонь подливали и длинные незнакомые тени, шныряющие по ту сторону замковых окон, количество которых увеличилось вдвое сразу после того, как был заключен союз.
Пир закончился еще два дня назад, но воспоминания о нем оставались все так же свежи.
Когда мне начинало казаться, что я понимаю драконов, случалось что-то, что доказывало мне — это вовсе не так. В полной мере понять их можно было, только будучи драконам самому, ибо не поддавались ни логике людей те дикие пляски, в которые пустились все присутствующие Старшие и их хёны сразу после заключения мира. Словно не было многолетней вражды и их ненависти к людям, долгих уговоров и ростков сомнений, пустивших корни. Драконы прощали легко, быстро забывали обиды, и если хотя бы одного из них вдруг охватывало веселье или отчаяние, то его тут же подхватывали и другие, словно заразу. Именно поэтому, как объяснила мне позже Мелихор, не было ничего удивительного в том, что спустя час даже самый медлительный и хмурый дракон с каменными наростами на шее пил из одной с Мидиром кружки, хотя именно он был вторым после Борея, кто проголосовал против.