Кристальный пик
Шрифт:
— Может быть, заслуживаешь, — ответила я. — Однако ты умрешь раньше, чем история запомнит тебя, если не остановишься прямо сейчас. Керидвену никогда не быть независимым туатом. Он часть Круга — часть моих владений. А я его, — твоя, — королева. Верни то, что мое по праву, и я сохраню тебе жизнь.
— Я тебе не верю! — вскричала Омела, и зазвеневшие слезы разбили ее голос на части. — Твой отец то же самое тем ярлам, чьи семьи в конце концов предал огню и мечу! Вы, дейрдреанцы, только это и умеете. Оскверняете Керидвен снова и снова, рвете его на части, как дворовые псы... Присваиваете себе нашу историю, нашу славу,
Я поджала губы, терпеливо слушая ее истерику. Той не было бы конца и края, узнай Омела, что ее туат отныне станет принадлежать драконам. Ворошить прошлое в ответ, предаваться взаимным оскорблениям и пристыжать Омелу за то, что содеяли ее предки, я тоже не видела смысла. Его не было и в тех распрях, что она учинила. Все, чего я хотела сейчас — это поскорее закончить их и вернуться домой. Потому и сказала только:
— Все кончено, Омела. Оглянись.
И она оглянулась. Бросила попытки найти потерянное веретено, обвела взглядом круг из мертвых вёльв, в который была заключена, и посмотрела на сидящую за моей спиной Ясу, уже расправившуюся с цепями и освободившуюся. Затем Омела медленно встала на ноги, подошла к краю лестничной платформы с сжатыми кулаками и льняными лентами, сползающими с них... И снова упала на колени, рыдая в голос, как дитя.
— Керидвен сдается, — выдавила она сквозь сотрясающий ее плач. Две белокурые косы на ветру — тот поднялся, возмущаясь, но Омела все равно договорила: — Я сдаюсь на милость Дейрдре.
Боги, мертвые и живые, услышали ее слова. И драконы, кружащие над городом, тоже. Где-то забил колокол, треснули каменные ворота. Растерев грязными пальцами лицо, я двинулась к Омеле, чтобы пленить ее.
— Ты правда оставишь меня в живых? — спросила она хрипло, когда между нами оставалось не больше семи шагов.
— Правда. Ты будешь жить.
Омела вытянулась и встретилась со мною глазами. По ее порозовевшим щекам еще бежали слезы, пухлые губы были слегка приоткрыты. Это невинное выражение, вызывающее жалость, навеки застыло на ее лице, когда голова Омелы вдруг сорвалась с плеч и запрыгала по ступенькам к моим ногам.
— Прости, госпожа, — сказал Селен виновато. — Но она с такой злостью смотрела на тебя! С такой злостью, ах! Я не смог этого вынести.
Он стоял позади ее обезглавленного туловища в белом платье с волчьим мехом на воротнике, застывшего в смиренной позе, прежде чем тело это завалилось на бок, и хлеставшая из шеи кровь побежала рекой. Голова Омелы остановилась в нескольких дюймах от носков моих сапог. Белокурые косы растянулись на лестнице, а голубые глаза застыли напротив моих, не моргая.
— Что ты наделал, Селен? — прошептала я, не в силах перестать смотреть в них и видеть свое нарушенное обещание.
Я сказала ей, что она будет жить. И я соврала.
Так вот, значит, почему Селен не появлялся до сего момента... Вовсе не потому, что послушался меня и позволял самой со всем разобраться, а потому что питался. Я осознала это, лишь взглянув на него: подбородок тонул в крови, измазав острые зубы и нос, а синяя рубаха под расстегнутым плащом превратилась в тряпку, изрезанная мечами, топорами и стрелами. Но прорехи на ткани не переходили в прорехе на коже: Селен был цел и невредим, и сквозь разорванные швы виднелся лишь его худой подтянутый живот.
— Назад, госпожа!
Судя по тому, как легко веретено Омелы, воткнутое бросившейся вперед Ясу, вошло ему в живот и как легко вышло обратно, вытолкнутое самой плотью, наелся
— Не тронь моих ярлов, Селенит! Они нужны мне.
Он замер с пальцами, почти сомкнувшимися на горле кряхтящей Ясу. Еще бы чуть-чуть — и ее голова покатилась бы следом за головой Омелы. Но сколь неуправляемым, прожорливым и бездумным Селен не оставался, мои слова не были для него пустым звуком. Они все еще находили в нем отклик, как монета, упавшая на дно пустого колодца — эхо да и только. Потому Селен замер, подвесил Ясу над землей, заставляя дрыгать ногами от нехватки воздуха, и озадаченно взглянул на меня через ее плечо.
— Хорошо, — неохотно сказал он в конце концов и швырнул Ясу через дальнюю костровую чашу так, что, приложившись головой о ее медный край, она уже не нашла сил подняться. — Тогда, раз мне больше некого убивать ради тебя, предлагаю...
Что-то просвистело у меня над ухом, всколыхнув волосы, и Селен замолчал на полуслове, а затем неуклюже пошатнулся от удара копья, пробившего ему грудь. То, брошенное с силой берсерка, пролетело мимо так стремительно, что он даже не успел увернуться, а я — заметить, как кто-то подкрался сзади. С традиционным кованным узором Керидвена, копье воткнулось Селену куда ровнее, чем веретено Ясу — прямо в сердце.
— Попал! А ведь действительно куда удобнее топора, ха-ха.
Я повернулась. Кочевник стоял на самом краю господского двора у двух мраморных столпов, через которые я вошла и которые вместе с кругом распластанных убитых вёльв отделяли замок от остального города. Чумазый и растрепанный, уже с тремя топорами-трофеями на поясе, не считая своего собственного, Кочевник даже с дюжиной колотых ран выглядел бодрым и довольным жизнью. За его спиной Морфран уже вовсю заполоняли хускарлы, ворвавшиеся в город и теперь стремительно подчиняющие его себе. Там же мелькала разноцветная чешуя приземлившихся драконов. Жемчужная была среди них. Человеческий силуэт, облаченный в нее, протиснулся через те же мраморные столбы и отпихнул Кочевника с дороги.
— Рубин! — воскликнул Солярис.
С его волос капала вода. Похоже, он все-таки сумел добраться до устья реки и отмыться от керидвенской крови и сейда раньше, чем те задушили бы его. Отряхнувшись, Сол сделал ко мне несколько размашистых шагов, но остановился, завидев того, кто возвышается позади. Так я оказалась ровно посередине между своим даром и своим проклятьем, а когда наконец-то пришла в себя и развернулась всем корпусом к первому, чтобы броситься к Солярису, вдруг услышала:
— Действительно хороший бросок, — Селен обхватил копье двумя руками и беспрепятственно вытянул его из своей груди, будто бы плоть его и впрямь была зыбкой и мягкой, как незакаленная статуэтка из глины. — Жаль, что бессмысленный. Мое сердце находится не здесь. Оно стоит прямо перед тобой, — И он обвел меня нежнейшим взглядом, прежде чем развернуть копье наконечником вперед и перехватить его поудобнее. — А где твое сердце ? Ах, да, точно...
И Селен метнул его обратно.
Крик, который вырвался у меня из горла, мало напоминал человеческий. Единственное, что я видела в тот момент, хотя передо мной открывался вид на весь господский двор — это застывшее лицо Сола. От его волос и кожи поднимался пар, внутренняя ярость заклокотала в груди вместе с ужасом, когда у нас на глазах копье поразило Кочевника туда же, куда недавно поразило Селена.
В самое сердце.
Уже во второй раз за день я увидела, как мой друг захлебывается кровью и падает на землю плашмя.