Кристина

Джонсон Хенсфорд Памела

— А где завтракаете вы?

— О, где придется, — ответила я.

— А не мог бы я составить вам компанию?

Это был мой первый миллионер, и он приглашал меня завтракать.

И меня вдруг обуяла совершенно неприличная жадность. Если я буду завтракать с миллионером, я смогу заказать себе все, что захочу. Я не пойду с ним туда, куда хожу обычно, а обязательно туда, куда ходят такие, как он.

— О, вам там не понравится.

— Понимаю. А почему?

— Это кафетерии для бедных девушек из контор.

— Которые называются?..

Я не поняла его.

— Я спрашиваю,

как называются эти кафетерии? — пояснил он.

— Они вам все равно не понравятся, — упрямо твердила я, а сама поглядывала на дверь: каждую минуту мог войти мистер Фосетт или Хэттон.

— Так вы не откажетесь позавтракать со мной?

Я не знала, что ему ответить.

— Я не опасен. Ну так как же?

— Собственно, я не возражаю, но…

— В таком случае, куда мы пойдем?

— На Джермин-стрит есть ресторан «Монсиньор», — выпалила я с бьющимся сердцем.

— Что ж, пусть будет «Монсиньор». Когда вы сможете освободиться?

— Только в час дня.

— Мне зайти за вами?

Нет, сказала я, лучше, если мы с ним где-нибудь встретимся.

Я не боялась, что мистер Фосетт запретит мне это; мы должны были в пределах разумного удовлетворять капризы клиентов класса А. Но мистер Фосетт заставил бы Хэттона следовать за мной как тень, постоянно маячить перед моими глазами (как некая граница дозволенного) и доставить меня затем обратно в контору. А мне хотелось без свидетелей насладиться этим необычайным приключением.

Но мистер Дьюи едва ли поймет это, ибо не знает наших порядков.

Однако он понял.

— Итак, я жду вас у «Монсиньора» после часу дня.

В это время в контору вошел Хэттон в фуражке, плотно надвинутой на ярко-рыжую шевелюру; губы его были сложены в беззвучном свисте. Мистер Дьюи поспешил откланяться.

Хэттон бросил мне пачку «Голдфлейк», в которой было ровно десять сигарет, и протянул руку ладонью вверх. Это означало, что он снова выиграл их в дротик в Пассаже на Ковентри-стрит. Сигареты обошлись ему в три пенса, а он охотно уступал мне их за пять. Так мне еженедельно удавалось сэкономить несколько пенсов, ибо Хэттон был чемпионом по метанию дротика в пригороде Лейтонстон, где жил.

— Кто это приходил?

Я сказала ему.

— Оплатила чек? Подсчитала правильно?

— О, это было совсем не трудно, — с достоинством ответила я.

— Привыкаешь? — Он взглянул на пол. — Кто устроил эту свалку?

Я с горечью рассказала ему, как мистер Бэйнард решил занять мое время.

— Этот сопливый… — В моем присутствии Хэттон не позволял себе вслух более сильных ругательств, однако его губы безмолвно произносили слова, в значении которых едва ли можно было ошибиться. — А ну-ка отойди, я помогу.

Мы с Хэттоном были друзья.

Он был не глуп, не хуже мистера Бэйнарда знал дела в конторе, считал на арифмометре (которого не имел права даже касаться) быстрее всех и обладал таким же даром, как я и мисс Розоман, по виду распознавать клиентов и направлять их в соответствующие отели.

Зайдя за барьер, он окинул быстрым взглядом те ящики, которые случайно остались в шкафу. В десять минут все карточки уже были на месте, расставленные в безукоризненном порядке от А до

Я — зеленью для наших постоянных клиентов, розовые для новичков, синие для клиентов, о прибытии которых нас известили, но которых мы пока еще не видели.

— А если он снова вздумает проделать это, я не побоюсь дать ему здоровенного пинка в зад. — Эти слова Хэттон бросил на ходу, отправляясь в свои владения. Конечно, он знал, что никогда не сделает этого, но ему доставляло удовольствие думать, что он на это способен. Затем я услышала, как он возится в своей каморке со щетками и пылесосом и напевает свою любимую песенку:

Рано утром поднимайся,

За работу принимайся…

Глава X

Время приближалось к часу, и я уже начала жалеть, что так безрассудно согласилась пойти с мистером Дьюи в ресторан «Монсиньор».

Прежде всего я просто трусила. А что, если он дурной человек? Он может сделать мне гнусное предложение. Поскольку мне еще никогда никто не делал гнусных предложений, я не знала, как мне вести себя в подобных случаях. Я была достаточно взрослой и, конечно, не думала, что он подсыплет мне снотворного в стакан в таком знаменитом и фешенебельном ресторане, как «Монсиньор» (по мнению тети Эмили, именно так поступают все дурные люди); однако я боялась, что могу оказаться настолько безвольной, что соглашусь зайти потом в его номер, если он вдруг попросит меня об этом. Простая добросовестность заставит меня сделать это, если я вдруг пообещаю.

Но гораздо больше, чем эти смутные и неясные страхи, меня мучила мысль о том, что я могу оскандалиться перед мистером Дьюи в присутствии официантов. Дело в том, что в течение двух недель я как-то все забывала зашить огромную прореху на подкладке моего пальто, и теперь она протянулась от проймы до самого подола. Удастся ли мне не снимать пальто, как бы жарко в ресторане ни было? Я могу сказать, что просто ненормально чувствительна к холоду. Это покажется интересным, даже оригинальным, в зависимости от того, конечно, какая будет температура в ресторане. Во всяком случае, ни за что на свете мистер Дьюи не должен догадаться об истинной причине. Я даже содрогнулась, представив, как на позолоченной спинке стула, у всех на виду, лежит мое пальто с длинной и извилистой, как змея, прорехой на подкладке. Я уже видела, как прячут улыбки официанты, прикрывая рот тонкими ухоженными руками. Я видела лицо мистера Дьюи, пытающегося скрыть презрительную усмешку. Что бы ни случилось, я не должна снимать пальто.

Без десяти минут час я была уже в таком состоянии, что у меня дрожали ноги. А тут еще как назло мистер Бэйнард не возвращался. Наконец, в десять минут второго он вошел в контору и небрежно извинился. Я торопливо доложила ему о том, что произошло в его отсутствие. Затем, поспешно напудрив нос, я кое-как нахлобучила шляпку и, сунув руки в рукава своего злополучного пальто, побежала по Нижней Риджент-стрит к «Монсиньору».

Он ждал меня (как я молила бога, чтобы, отчаявшись, он ушел!), спокойный и приветливый, словно мы с ним были давние друзья и я пришла ровно в назначенный час.