Критические статьи, очерки, письма

Гюго Виктор

В 1864 году во всех европейских странах широко отмечалось трехсотлетие со дня рождения великого английского драматурга Вильяма Шекспира. В те годы Виктор Гюго жил вместе со своей семьей в изгнании на острове Гернси. Сын писателя Франсуа Гюго закончил в 1863 году свой многолетний труд по переводу на французский язык собрания сочинений Шекспира; введением к этому переводу и должен был послужить обширный трактат В. Гюго «Вильям Шекспир», впоследствии опубликованный в виде отдельной книги.

В предисловии к ней Гюго отмечает, что его работу правильнее было бы назвать «По поводу Шекспира». Действительно критический труд Гюго посвящен не столько самому творчеству Шекспира, сколько возникающим в связи с его творчеством различным вопросам эстетики и истории литературы; писатель пытается проследить развитие драматической поэзии от Эсхила до Шекспира, а также выявить характерные черты творчества поэтов различных эпох и различных стран мира. Стоит отметить, что философско-критические обобщения Гюго не могут дать ключ к подлинно историческому анализу литературных явлений; они претендуют на чрезмерную всеобщность,

не учитывают специфического характера конкретных эпох и весьма часто грешат идеализмом. Так, рассматривая библию как эпическое творение древней истории, порожденное народным гением, Гюго одновременно возводит в ранг исторических личностей библейских героев.

«Вильям Шекспир» состоит из трех частей; каждая часть содержит в себе ряд глав, названных писателем книгами.

Главы, посвященные жизни и творчеству Шекспира, проникнуты глубокой любовью к английскому поэту. Чувство огромного уважения, которое Гюго постоянно проявлял к Шекспиру, сказалось в этой книге с особенной силой.

Гюго считает Шекспира выразителем английских нравов его времени и рассматривает его произведения на фоне общественных событий, происходивших в Англии в конце XVI и начале XVII веков.

Он приводит много исторических фактов, свидетельствующих о том, что Шекспир на протяжении длительного периода времени не пользовался признанием у себя на родине. Его жизнь была полна огорчений и преследований. Королева Елизавета не проявляла интереса к деятельности великого поэта, король Иаков I запрещал печатать его пьесы. Со времени реставрации Стюартов английская аристократия, стремясь подражать ложному вкусу Людовика XIV, предает Шекспира полному забвению. Посредственные драматурги Англии — Девенант, Теит, Сиббер — переделывают его пьесы, и «Макбет» ставится в театре как трагедия, написанная Девенантом. Драйден в своем «Опыте о драматической поэзии», объявляет пьесы Шекспира устаревшими, непригодными для представления, а в начале XVII века лорд Шефтсбери осуждает его «варварский слог» и «старомодный дух». Гюго передает эти суждения с огромной иронией. Он пишет, что ненависть к Шекспиру порождена официальной школой критиков, защищавшей идеологию «депутатов-монархистов». «Официальная школа, — говорит Гюго, — ненавидит Шекспира. Она застает его с поличным, когда он общается с народом, бродит по перекресткам, когда он тривиален, когда он понятен всем, говорит на народном языке… когда его принимают те, кого он принимает, когда ему аплодируют руки, черные от смолы, когда его вызывают на сцену резкие голоса, хриплые от работы и усталости. Драма Шекспира — это народ…» Гюго причисляет Шекспира к гигантам человеческого разума и рассматривает его творческую индивидуальность в сопоставлении с выдающимися гениями различных эпох — Гомером, Эсхилом, Ювеналом, Данте, Рабле, Сервантесом, Мольером.

Для Гюго Шекспир — это прежде всего великий художник, всесторонне отразивший жизнь человеческого общества в состоянии его грозного возбуждения.

Главнейшую особенность произведений Шекспира он видит в их реалистической основе: «Что касается реального элемента, мы утверждаем, что Шекспир им преизбыточен».

Шекспир, в представлении Гюго, — величайший психолог, постигший сокровенные тайны жизни человека. «Он извлекает из нашего сознания все то неожиданное, что в нем таится. Немногие поэты превосходят его по силе психологического исследования. Он указал на удивительнейшие свойства человеческой души. В сложности драматического факта он искусно дает почувствовать простоту факта философского». Шекспир, как все истинно великие поэты, показывает безграничное разнообразие жизни; и это поразительное богатство вселенной выражается в творчестве Шекспира прежде всего в разнообразии типов, характеров, образов, начиная от «Макбета, убийцы своего гостя, до Кориолана, убийцы своей родины».

Среди общих положений, характеризующих творчество Шекспира, Гюго особенно подчеркивает мысль о том, что Шекспир, будучи великим национальным поэтом, принадлежит всему человечеству.

В книге о Шекспире Гюго развивает и дополняет свои литературно-эстетические и социальные принципы, формировавшиеся на протяжении длительного периода времени.

В начале литературной деятельности Гюго пытался обосновать идеи нового, романтического искусства как искусства, связанного с XIX веком, отражающего общественное движение эпохи. Уже в тридцатых годах он определяет романтизм как либерализм в искусстве. Формула эта становится крылатой, и ее повторяют многие поэты, примкнувшие к романтическому направлению французской литературы. После буржуазно-демократической революции 1848 года, при Второй империи и в особенности в 60-х годах, Гюго продолжает свою борьбу за демократизацию литературы. Именно в этот период он создает романы «Отверженные», «Труженики моря», «Человек, который смеется», посвященные социальным проблемам, особенно остро волновавшим писателя в эти годы.

Излагая в трактате «Вильям Шекспир» свои эстетические принципы, Гюго остается верен защите демократических свобод. «Доказательством прочности демократии, — утверждает писатель, — служит то, что она нерушима, несмотря на все нелепые обвинения, которые на нее возводят. Она выдерживает все, что только людям заблагорассудится взвалить на нее Сейчас пытаются заставить ее вынести бремя деспотизма… Стремиться строить цивилизацию без свободы на том основании, что у свободы есть свои неудобства и даже опасности, — все равно что заниматься земледелием без солнца, — ведь это светило тоже можно критиковать». Гюго убежденно заявляет, что прогресс человечества немыслим без политической свободы. Он придает исключительное значение делу просвещения народа, видя в этом одно из непременных условий торжества цивилизации.

По-прежнему оставаясь защитником угнетенного народа, Гюго ратует за создание литературы для широких масс трудящихся (одна из глав трактата названа писателем «Умы и массы») и горячо проповедует необходимость нравственного воспитания личности. Для осуществления этой цели Гюго призывает писателей и философов популяризировать произведения великих мыслителей — Паскаля, Декарта, Монтескье, Дидро, Руссо, Канта, Ньютона; но вместе с произведениями философов человеческий ум должен воспринять и благородные идеи из поэтической сокровищницы — Эсхила, Данте, Шекспира, Мильтона, Мольера, Корнеля, Бомарше, Шиллера, Байрона. «Народ достоин того, чтобы его учили всему. Чем божественнее светильник, тем больше он подходит для этой простой души. Мы хотели бы, чтобы в деревнях были кафедры, с которых крестьянам объясняли бы Гомера». Намечая широкую программу просвещения и интеллектуального развития масс, Гюго следует традиции французских просветителей и утопических социалистов, веривших в торжество разума, в светлое будущее человечества.

В книге о Шекспире Гюго решительно отвергает теорию «искусство для искусства», доказывая ее бессмысленность, и защищает свой принцип — искусство для народа, для прогресса. По мысли Гюго, искусство должно воспитывать людей, пробуждать в них стремление к добру, к свободе, к оздоровлению нравов, к совершенствованию общественного строя.

Гюго доказывает, что великие художники с давних времен воплощали в своих творениях высоконравственные, героические и патриотические идеи, своим искусством они служили обществу, поучали граждан, были полезными деятелями своего времени. Он поясняет свою мысль следующими рассуждениями Эсхила о миссии поэта в обществе: «Орфей внушал отвращение к убийству, Музей разгадывал пророчества оракулов и учил медицине, Гезиод — земледелию, божественный Гомер — героизму. А я, после Гомера, воспеваю Патрокла с львиным сердцем, чтобы каждый гражданин стремился походить на великих людей».

Обосновывая эстетическую ценность социальной поэзии, то есть поэзии гуманной, осуждающей извечный деспотизм, освобождающей бесправного человека, выражающей народный гнев против всяческих несправедливостей, Гюго оказал благотворное влияние на развитие французской поэзии и во многом ограничил имевшее место во Франции увлечение антисоциальным искусством.

Автор трактата приводит многочисленные аргументы, защищая мысль о том, что полезность искусства не вредит и не снижает его художественности. Глубоко заблуждается тот поэт, который не прикасается ни к чему земному, он тем самым не возвеличивает, «а уничтожает себя», говорит Гюго. «Он утончен, деликатен, он даже, может быть, очарователен, но он не велик. Любой человек, приносящий пользу в самом грубом понимании этого слова, имеет право спросить при виде этого никому не нужного гения: «Это что за бездельник?..» Велик тот, кто жертвует собою. Нет, нет, нет, нельзя презирать правду, честность, обучение масс, свободу человека, мужественную добродетель, совесть». Утверждая идею полезного искусства, Гюго приводит в пример Эсхила, вставшего на сторону Прометея, Лукреция, который способствовал освобождению человеческой мысли от пут религии, Тиртея, защищавшего свою родину. Содействовать радикальному улучшению общественного строя — такова, по мысли Гюго, непосредственная задача поэтов, писателей, мыслителей; он приходит к весьма важному заключению, решая вопрос о связи искусства с жизнью: «Прекрасное не деградирует от того, что оно послужило свободе и облегчению жизни человеческих масс. Освобожденный народ — неплохой конец стихотворной строфы. Нет, патриотическая или революционная полезность ничего не отнимает от искусства поэзии».

В книге «Вильям Шекспир» Гюго выражает свое отношение к романтической литературе во Франции и указывает на непосредственную связь романтизма с доктриной утопического социализма, с учением Сен-Симона и Фурье, защищавших интересы трудовых масс.

Он рассматривает литературу XIX столетия и, в частности, романтизм как сложное философское, социальное, литературное течение, истоки которого следует искать в предшествующем веке, веке революции, разрушившей старый феодальный порядок. Торжественно заявляя о своей приверженности революции 1789 года, Гюго особенно прославляет ее за то, что она явилась прародительницей литературы XIX столетия, той литературы, которая вызвала различные отклики во французском обществе. Писатели реакционного направления, называвшие романтизм «Девяносто третий год в литературе», достаточно верно указывали на его истоки. Гюго соглашается с этим определением. «Это утверждение нам нравится и, право, оно не пугает нас; признаемся в своей славе: мы — революционеры. Мыслители нашего времени, поэты, писатели, историки, ораторы, философы — все, все, все происходят от французской революции. Они порождены ею, и только ею. Восемьдесят девятый год разрушил Бастилию, Девяносто третий год развенчал Лувр. Восемьдесят девятый год дал нам освобождение. Девяносто третий год — победу. Восемьдесят девятый и Девяносто третий годы — люди девятнадцатого века порождены ими. Вот их отец и мать. Не ищите для них другой преемственности, другого вдохновения, другого начала. Они — демократы идей, наследники демократов действия».

Во многом справедливыми представляются суждения Гюго о типическом в литературе и в искусстве. Отличительная черта типического образа состоит в том, что он «не воспроизводит никакого человека в частности, он не подходит точно ни к какому индивидууму, он обобщает и концентрирует в одном лице целую семью характеров и умов. Типический образ не сокращает, а сгущает». Так из самых разнообразных черт характера ростовщика создается обобщенный, типический образ Шейлока, из вереницы героев-сластолюбцев, реально существовавших в действительности, создается «более реальный, чем каждый из них» образ Дон Жуана.