Критическое исследование хронологии древнего мира. Античность. Том 1
Шрифт:
Здесь, как во всякой науке, исходной точкой должно быть методическое сомнение. (Декарт, живший в то время, когда история состояла еще из воспроизведения прежних повествований, не находил возможным применять к ней методического сомнения; за то он отказался признать ее наукой). Все, что не доказано, должно считаться временно сомнительным: прежде чем утверждать что–либо, необходимо представить доказательства. В применении к историческим документам методическое сомнение становится методическим недоверием. Историк должен априори относиться с недоверием к каждому свидетельству автора документа, так как он никогда не уверен заранее, что оно не окажется лживым или ошибочным.
Но, даже решив в принципе идти наперекор врожденной доверчивости и проявлять недоверие, мы все–таки инстинктивно стараемся, возможно скорее освободиться от этой тяжелой
К авторам исторических источников применяется, таким образом, судебная процедура, классифицирующая свидетелей на правоспособных и неправоспособных.
Сбивчивость понятий усиливается еще более благодаря заимствованному из юридического языка выражению «подлинный» (аутентичный), относящемуся, в сущности, только к происхождению, а не к содержанию документа; назвать документ «подлинным» — значит сказать только, что происхождение его не подлежит сомнению, но отсюда не следует, что и содержание его заслуживает доверия. Однако «подлинность» документа вызывает к нему известное уважение и побуждает принимать без рассуждении и его содержание» ([157]. стр. 124—128).
Все эти соображения нам также представляются очень важными; вся теория Морозова основывается всего лишь на более последовательном, чем это обычно делается, проведении их на практике.
Мы не будем перечислять конкретные приемы герменевтической критики, поскольку все они само собой понятны и в абстрактном изложении никаких возражений не вызывают. Мы лишь заметим, что неправильно думать, что древние (средневековые) писатели лучше нас знали предшествовавшие им события в отдаленных от них странах, или даже в своей собственной стране за два или за три поколения до них. Совершенно наоборот. Они не имели возможности пользоваться теми разнообразными документами, которые были собраны и опубликованы со времен Возрождения. Чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть на географические карты средних веков, полные фантастических искажений. Не более чем они, походили на действительность и события, описываемые тогда в этих искаженных странах.
Во избежание недоразумений, быть может, стоит также заметить, что документ может содержать неправильные сведения и тогда, когда автор не ошибался и не пытался ввести читателей в заблуждение. Это происходит, например, если исследователь неправильно квалифицирует документ и принимает за летопись, скажем, художественное произведение типа романа (или, лучше сказать, «проторомана»?). Представим себе, что все исторические документы, относящиеся к придворной французской истории, исчезли и нам приходится восстанавливать ее по романам Александра Дюма–отца. Удастся ли в таких условиях кому–нибудь из наших современников отличить в них действительное от сочиненного самим автором?
Как бы то ни было, но все древние документы по тем или иным причинам являют собой причудливую смесь вымысла и реальных фактов. Благодаря тому, что первобытная фантазия была, по–видимому, проще нашей, иногда можно рассчитывать на отделение придуманных авторами комбинаций от комбинаций естественных, но, конечно, эта деятельность сопряжена с огромным трудом и не может быть однозначной,
Поэтому в любой реконструкции древних событий следует четко отделять то, что нам известно надежно, а что является домысливанием, которое, по самой своей природе, ближе к литературе, чем к науке. Апокрифисты эпохи Возрождения, надо думать, это хорошо понимали и знали, чего стоят их писания; недаром они поставили музу истории в один ряд с музами изящных искусств (приписав, конечно, это «древним»).
Версия как результат исторического исследования
После того как все документы исследованы, прочтены и осмыслены, наступает
Историк стремится восстановить ход событий по отрывочным и зачастую противоречивым показаниям документов. В этом его деятельность полностью аналогична деятельности следователя–криминалиста, стремящегося по уликам восстановить картину преступления. Историк, как и криминалист, составляет определенную версию (в английском языке используется более точный термин — «теория»), которая должна соответствовать всем обстоятельствам дела.
Методика составления версий детально разработана как учеными–криминалистами, так и авторами детективных романов. (К слову сказать, эти две категории часто пересекаются; например, Конан Дойль с успехом консультировал лондонскую полицию). Все ошибки неумелого детектива сводятся к учету не всех фактов, к отбрасыванию части из них как «несущественных» и «случайных». Причиной, как правило, служит слишком ранний выбор версии, наиболее очевидной и привычной. Самая грубая (и, как ни странно, наиболее распространенная) ошибка состоит в настаивании на версии, противоречащей фактам. Простота и привычность версии отнюдь не служат гарантией ее правильности. Как неоднократно повторял Шерлок Холмс: «Когда отброшено все невозможное, остается истина, как бы она. ни была невероятна».
Классическая версия древних событий ведет, как мы видели, к непреодолимым противоречиям. Отбрасывать эти противоречия, — значит, уподобляться туповатым полицейским, антигероям детективных рассказов. Нам неизвестно происхождение классической версии древней истории, и мы лишь очень туманно представляем себе начальные шаги ее развития (Петрарка был уже одним из ее завершителей). Как мы видели, документальных подтверждений у нее фактически нет, Все это заставляет искать иную, новую версию древних событий. Конечно, создание новой всеобъемлющей версии — это нелегкая работа не для одного человека и даже не для одного поколения. Можно надеяться лишь наметить ее основные черты, которые следует еще тщательно разрабатывать. Предложенный Морозовым вариант (который мы обсудим в третьем томе) является поэтому лишь самой первой, грубой прикидкой, которую придется, бьггь может, не раз видоизменять. Замечательно, однако, что подобного рода вариант возможен и что. требуя сравнительно с «классическим» вариантом существенно меньше натяжек, допущений и объяснений, он вместе с тем значительно лучше укладывается в общетеоретические схемы.
Хронология
Версия Морозова влечет за собой, в частности, признание ложной всей традиционной хронологии. Это вызывает потребность выяснить, кто и как хронологию впервые «обосновала и было ли это «обоснование» когда–нибудь подвергнуто критике. Однако ответить на эти вопросы неожиданно оказалось очень трудно, и мы не смогли это сделать. Изучение литературы показало, что вопрос о справедливости исходных данных хронографии практически никогда не ставился. Никаких сомнений в этих данных нет ни в сочинениях XX века (см., например, [12]), ни в более наивных работах предыдущих веков (и, в частности, в наиболее фундаментальном сочинении «Об искусстве определять даты», восходящем к 1750 г.). Вся работа хронологов в продолжение ряда столетий состояла лишь в привязке интересующих их событий к основным реперам хронологической сетки; самой же сеткой они не занимались. Считается, что эта сетка была установлена Скалигером и Петавиусом в XVI веке. Однако предпринятое нами изучение их работ показывает, что они основывались уже на достаточно определенных представлениях о характере хронологической сетки и видели свою задачу только в ее уточнении и развитии. Кстати сказать, они были глубоко верующими людьми и занимали довольно высокие посты в церковной иерархии. Это оказало существенное влияние на их деятельность, как с фактической, так и с методологической стороны. Принцип абсолютного доверия. к предшественнику был для них основным руководством в их деятельности, тем более что этим предшественником часто была церковь. Хотя теперь церковная хронология и отрицается наукой, но тот факт, что долгое время «научная» хронология слепо следовала за церковной, оставил в первой неизгладимые следы.