Критика и публицистика
Шрифт:
И действительно, некоторые параллели, извлекаемые из этих источников, давали основание утверждать, что быт французского хлебопашца XVII-XVIII столетий был не лучше, а хуже условий жизни русского крестьянина той же поры. Но выдвигая этот тезис, утешительный для мышления апологетов крепостного строя, Пушкин как бы вскользь, на ходу, вносит в свои заключения оговорку, совершенно аннулирующую цель всех предшествующих сопоставлений. В самом деле, если Фонвизину судьба русского крестьянина "показалась счастливее судьбы французского земледельца", если, по авторитетным свидетельствам других наблюдателей, "судьба французского крестьянина не улучшилась" ни в царствование Людовика XV, ни в правление его сына, то впоследствии, по удостоверению Пушкина, "все это, конечно, переменилось". В начальной редакции главы эти строки имели еще более выразительную
Итак, если судьбу французского крестьянина сделала "счастливой" революция, то в судьбе русского крестьянина со времен Фонвизина и Радищева никаких перемен к лучшему не произошло. Пушкин утверждает даже, что "ничто так не похоже на русскую деревню в 1662 г., как русская деревня в 1833 г.".
Лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от одного улучшения нравов, без насильственных потрясений политических, страшных для человечества...
– Эта формулировка заимствована, в основной своей части, из "Писем русского путешественника" Карамзина: "Утопия (или царство счастия), писал Карамзин, - будет всегда мечтою доброго сердца или может исполниться неприметным действием времени, посредством медленных, но верных, безопасных успехов разума, просвещения, воспитания добрых нравов... Всякие же насильственные потрясения гибельны, и каждый бунтовщик готовит себе эшафот" (ч. III, письмо из Парижа от 1790 г.).
В 1836 г. сентенция "путешественника" о "лучших и прочнейших изменениях" перекочевала из статьи Пушкина о Радищеве в "Капитанскую дочку" (гл. VI). При учете этой политической формулировки и в публицистической статье, и в исторической повести нельзя забывать, что Пушкин дает ее не от своего имени, а как сентенцию, характерную для консервативно-дворянского мышления, как одну из тех прописных истин, с которыми сам он вовсе не солидаризировался. Правда, в книге английского путешественника К. Ф. Френкленда, посетившего Россию в 1830-1831 гг., сохранилась запись беседы его с Пушкиным в Москве 8 (20) мая 1831 г. о положении русских крепостных крестьян и о перспективах их освобождения, противоречащая как будто данным об отрицательном отношении поэта к формулировке Карамзина. Френкленд утверждал, со слов Пушкина, что "никакая большая и существенная перемена не может иметь место в политическом и общественном строе этой обширной и разнородной империи иначе, как постепенными и осторожными шагами, каждый из которых должен быть поставлен на твердую основу культурного подъема; или, другими словами, на просветлении человеческих взглядов и на расширении разумений. Многое еще остается сделать среди высших классов; когда они будут научены понимать свои истинные интересы и интересы своих бедных крепостных, тогда кое-что можно будет сделать, чтобы улучшить положение последних, - все это требует времени. Никакая перемена не может быть длительной, если не покоится на хорошей и прочной основе" ("Narrative of visit to the courts of Russia and Sweden, in the years 1830 and 1831. By captain C. Colville Frankland", London, 1832. Цитируем перевод Б. В. Казанского во "Временнике Пушкинской комиссии" - т. 2, 1936, стр. 308). У нас нет оснований полагать, что Френкленд мог исказить подлинные высказывания Пушкина, но не приходится забывать и того, что, беседуя с иностранцем, которого он мало знал и на скромность которого не мог рассчитывать, Пушкин сделал все для того, чтобы этот разговор не мог ему повредить. Маска же умеренно-либерального барина, усвоенная Пушкиным в его разговоре с Френклендом, помогла ему два-три года спустя, когда он эту же проблему сделал основной частью своей статьи о "Путешествии из Петербурга в Москву" Радищева. Характерно, что в черновой редакции статьи вопрос о положении русского крестьянина рассматривался в специальном этюде "Разговор с англичанином" (см. стр. 432-434).
Чудовище, склонясь на колыбель детей...
– Строки из послания Жуковского "К императору Александру" (1814).
...и с ним не братается.
– Далее зачеркнуто: "Власть помещиков, в том
Простодум в комедии Княжнина...
– Пушкин цитирует комедию Я. В. Княжнина "Хвастун" (действ. I, явл. V).
Но запрещение сие имело свою невыгодную сторону...
– Рассуждения о продаже крепостных крестьян в рекруты, вложенные Пушкиным в уста его "путешественника", очень близки аргументации Н. М. Карамзина (H. M. Карамзин, Записка о древней и новой России, СПб. 1914, стр. 77-78).
А. X. Востоков определил его...
– в "Опыте о русском стихосложении" (1817).
Вероятно, будущий наш эпический поэт изберет его и сделает народным. Этот прогноз очень скоро был подтвержден "Песней про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова", опубликованной Лермонтовым в 1838 г.
Один из французских публицистов...
– Бенжамен Констан в "Размышлениях о конституциях и гарантиях" (1814).
1) стары, как улицы (франц.)
2) книги имеют свою судьбу (лат.)
3) его светлости герцогу и т. д. (англ.)
4) ротозей (франц.)
5) "По полям рассеяны какие-то дикие животные, самцы и самки, черные, с лицами землистого цвета, сожженные солнцем, склонившиеся к земле, которою они роют и ковыряют с непреодолимым упорством; у них как будто членораздельная речь, а когда они выпрямляются на ногах, то мы видим человеческое лицо; и действительно, это - люди. На ночь они удаляются в свои логовища, где питаются черным хлебом, водой и кореньями, они избавляют других людей от труда сеять, обрабатывать и собирать для пропитания и заслуживают того, чтобы не терпеть недостатка в хлебе, который сами сеют". Характеры (франц.)
План статьи о современном положении России (стр. 406). Предположительно датируется 1834-1835 гг. Заголовок в автографе отсутствует.
1) 1. О цивилизации. О делении на классы. О рабстве. 2. О религии. О военном и гражданском. О шпионаже. О рабстве и свободе (как противовесе). О цензуре. О театре. О писателях. Об изгнании. О движении вспять (франц.)
Русское дворянство что ныне значит?.. (стр. 407). Заголовок в автографе отсутствует. Датируется 1834 г. по месту в рукописи и по связи заметки с записью в дневнике Пушкина от 22 декабря 1834 г., о его разговоре с вел. кн. Михаилом Павловичем о русском дворянстве и его судьбах (см. т. 7). О более ранних рассуждениях Пушкина на эту же тему см. набросок "Что такое дворянство?" (1830) и примечания к нему (стр. 557-559).
О ничтожестве литературы русской (стр. 407). Статья, датируемая 1834 г., обрывается в самом начале, на переходе от общеисторического введения к первой ее главе. О масштабах задуманной Пушкиным работы можно судить по дошедшим до нас нескольким ее планам (см. стр. 435-437). Как в этих планах, так и в самом тексте статьи широко использованы были более ранние заметки Пушкина на эту же тему, начиная с наброска "О французской словесности" (1822) в "О поэзии классической и романтической" (1825) и кончая историко-литературными обобщениями в разборе книги Радищева "Путешествие из Петербурга в Москву" (1833-1834). Некоторые из основных положений статьи определились еще в полемике Пушкина с Бестужевым по поводу его "Взгляда на русскую словесность в 1824 и в начале 1825 годов" (см. стр. 260), но о том, что даже предварительная работа над статьей "О ничтожестве литературы русской" была далеко не закончена и в 1834 г., свидетельствуют дополнительные замечания Пушкина о литературе Петровской поры и о специфике русской сатиры XVIII столетия "Отчего первые стихотворения были сатиры...", набросанные им на обороте разорванного письма от 23 мая 1835 г. (см. стр. 436).
Историко-литературная концепция, развиваемая в статье "О ничтожестве литературы русской", некоторыми своими положениями была близка известной статье И. В. Киреевского "Обозрение русской словесности 1829 года" в альманахе "Денница". Рецензируя эту статью в "Литературной газете", Пушкин особенно сочувственно отметил ее заключительные строки (см. стр. 52).
Мыслями о будущем русской национально-демократической культуры была бы закончена, вероятно, и эта статья, если бы Пушкин довел ее до конца.