Кривич

Забусов Александр

– Ну, был и был. Время позднее, боярин. Отдыхать пора.

Дорога домой для любого человека всегда кажется короче и проходит быстрей, хотя расстояние и не становится меньше. Монзырев подгонял воинов, которые и без того торопились, зная, что дома беда. Черниговский шлях опустел, будто вымер, да может, так оно и было. Пустые постоялые дворы, селища брошенные смердами, вызывали у людей плохие ассоциации с родными местами, наверное, сейчас также покинутыми домочадцами. Прошли Медведицу, боярское городище, сожженное, со следами недавних боев, где Толик оставил Мишку. Сердце сжалось в груди от чувства тоски и безысходности. Враги на шлях глаз не казали, быть

может скрывались заслышав топот сотен лошадей, а может просто ушли в свои степи от греха подальше.

На пределе возможного, лошади несли седоков закованных в брони от рассвета до заката, с небольшими привалами, переседлаться, испить воды, и в седло, и снова скачка. Короткая летняя ночь не способствовала полному восстановлению животных, но возможности длинного отдыха небыло. Снова утро и дом все ближе. Вот и пора сворачивать к югу, впереди осталось всего два дневных перехода. В проход летника первым проследовали два десятка кривичей Белаша, за ними сотня Цопона, а уж потом, постепенно наращивая ход, сотня за сотней пошли остальные. До боли знакомые места подгоняли верховых не хуже десятников. Вот и большая поляна, через центр которой проходит дорога, на противоположной стороне, по правую руку от дороги, у начала зеленой стены леса отчетливо был виден невысокий щелястый истукан. Бородатый лик, с подобием улыбки, производил впечатление уюта при виде толстого божка. Как не торопились, Монзырев соскочил с седла, из переметной сумки достал свою походную чашку, оглянувшись, окликнул вестового, молодого паренька, участвовавшего в первом своем походе:

– Плесни из бурдюка вина, Бажан.

Ставя к подножию чура угощение, попросил деревянного хранителя земли кривичей:

– Прими подношение Диду, извини, чем богаты.... Сотвори чудо, сделай так, чтоб я успел.

Щелястый божок, все так же молча, наблюдал за тем, как мимо него на рысях проходило русское воинство, всадники которого на скаку бросали косые взгляды на вождя, стоявшего рядом с невысоким чуром. В глазах читался невысказанный вслух вопрос.

"Что мы сможем увидеть у себя дома? Цела ли семья?".

Он лежал в сделанном им самим гнездовище, нависавшем с толстых ветвей почти над узким проходом дороги. Само гнездовище, напоминало больших размеров вороново гнездо, только сплетенное, из веток со свежей листвой, очертаниями и цветом зелени вплеталось в общий пейзаж. Лежал тихо, временами выпадая из действительности, не то, засыпая, не то, теряя сознание. Вот уже три ночи не спал, не мог спать.

Бурлящим потоком захватили события трех минувших суток. Добравшись до крепости, они попали к завершению ее осады. Придти на помощь осажденным, было чистым самоубийством. Проще самому себе перерезать глотку тупым ножом, чем пробовать прорваться внутрь, возни меньше, а результат один. Вот издали и наблюдали за ходом штурма и последними конвульсиями населения. Сам штурм был не первым, но судя по стремительности карабкающихся по лестницам и веревкам арканов половцев, и численности прикрывавших идущих на штурм лучников, главный вождь всего этого разбойного кагала, пообещал вождям малым, ни как не меньше, чем усекновение яиц, ежели таковая крепость, не будет к вечеру покорена. Вот и старались, как могли. Плотный рой стрел не давал защитникам высунуть носа из бойниц, а на стенах уже хозяйничают чужаки. С ветвей высоких сосен они видели лишь мельтешение, давку да толкотню на крепостной галерее с их стороны. А, что происходит сейчас по другую сторону цитадели славян?

За задними рядами лучников

проследовала кавалькада пестро одетых всадников, в добром доспехе, с оружием в походном положении. Ясно, что хан со свитой и телохранителями! Сами в свалку не лезут, контролируют действия черни. Он пристально вгляделся в лица ордынской элиты, запоминая и фиксируя в памяти каждую вражиную морду. Сейчас не поможешь ничем, но месть у нас никто не отменял.

На стенах раздались победные возгласы половцев:

– Сарын на къоччакъ!

Строй лучников внизу сорвался с места. Запихивая луки в кожаные подсумки, обнажая сабли, они бросились к стенам крепости.

– Ур-ра-а-а!
– заревела толпа.
– Ур-ра-а!

– У-у-у!
– отвернувшись от происходящего, прижавшись лицом к шероховатому стволу дерева, взвыл Славен.
– Суки! С-суки!

– Смотри, кривич, злее будешь! Я через это прошел, - бесцветным голосом проговорил Мошег, сидевший на соседней ветке.

Между тем, ворота городища еще стояли запертыми, из чего Савар сделал вывод, что идут бои на улицах погоста. Городок не смотря ни на что, продолжал сопротивляться. За стенами, клубясь на ветру, в разных концах его валил густой дым. Начались пожары, а через приличный отрезок времени половецкая орда вломилась в черту городка через открывшиеся ворота. Гордеев погост пал.

Опустившаяся на землю пограничья ночь, прикрыла плывущими по небу облаками, словно тяжелым корзном, звезды и месяц. Заставила голоса победителей, разносившиеся по округе из-за стен крепости, звучать громче.

– Что делаем, княжич?
– спросил Славен.

В хмуром кривиче с поникшей головой, нельзя было узнать того разбитного весельчака, каким его знали до сегодняшнего дня. Шад вгляделся в его лицо как в зеркало, узнавая знакомые чувства, даже в темноте резавшие глаз.

– Ворота на ночь они закрыли. К крепости вернемся ближе к утру. Сейчас, Славен, проведешь нас к вашему святилищу. Думаю, что хан наверняка еще сегодня захочет разорить его. Вот отсюда и пляшем.

По самой кромке леса, семеро воинов полукругом обошли городище, шагая след в след по высокой траве. Без приключений добрались до священной для каждого кривича, проживающего в этих местах, дубравы. Следуя по чуть заметной тропке, Славен едва не наступил в темноте на мертвое тело. Наклонившись над ним, признал в мертвеце знакомца из соседней деревни, часто бывавшего в погосте.

– Кукса, - назвал имя покойного.
– Тело еще не остыло.

– Значит мы на верном пути. Идем дальше, будем тризну править.

Савар тронул кривича за плечо, заставляя продолжить движение.

– Прости брат!
– оправдываясь перед мертвым, произнес Славен, перешагнув через неподвижное тело.

Тропа была не основной, и уперлась в стену частокола, повела вдоль него, петляя между стволов дубов-исполинов, листвой на длинных стрелах лещины и густых кустов папоротника. Бойцы сразу услыхали возню, смех и голоса людей за щелястой оградой, в воздухе ощущался запах гари.

– Сердюк, Путыня, ну-ка подсобите заглянуть за загородку, - прошептал Савар.

С помощью северянина и кривича, приподнявших его над краем бревен частокола, заглянул внутрь. При свете горящих факелов, копошившихся внутри степняков, разглядел и посчитал их число. Грабители занимались поисками чего-нибудь ценного спрятанного славянами в их капище. Поваленные истуканы богов, свидетельствовали о том, что даже под ними чужаки искали спрятанные клады.

– Опускай.

– Ну, что там?
– поинтересовался Славен.