Кризис и Левиафан. Поворотные моменты роста американского правительства
Шрифт:
Идеология есть у каждого психически здорового взрослого, если только он не охвачен непробиваемой политической апатией. Утверждение о том, что идеология есть всего лишь искаженное фанатическое мышление интеллектуальных или политических противников, безосновательно. Разумеется, любая идеология должна учитывать объективное, научное и иное «твердое» знание. Ее можно обвинять в «искажении» лишь в той мере, в какой она выдвигает предположения или притязания, не согласующиеся с таким надежно подтвержденным, общепринятым знанием. Одни идеологии грешат этим больше, чем другие, а некоторые даже процветают на отъявленной лжи. Но все они содержат непроверенные и, что гораздо важнее, непроверяемые элементы, в том числе фундаментальную приверженность определенным ценностям. По отношению к этим элементам, которые нельзя счесть ни истинными, ни ложными, упрек в искажении лишен всякого смысла. У идеологий есть как интеллектуальные, так и инстинктивные источники, и ни логика, ни эмпирические наблюдения не в состоянии разрешить внутренние нестыковки.
Значение термина «идеология» отличается от значения ряда других терминов, порой используемых как синонимы.
Тесно связанное с идеологией понятие мировоззрения отличается большей расплывчатостью и отсутствием
Большинство гипотез об источниках идеологической приверженности являются либо теориями интереса, либо теориями напряженности. Теории интереса предполагают, что люди стремятся к богатству или власти, а идеи служат оружием в этой борьбе, придавая ей легитимность. Теории напряженности предполагают, что люди бегут от страхов и тревог, а идеи обеспечивают им чувство товарищества и внутреннее спокойствие [84] . К теориям интереса относится и классический марксизм, согласно которому идеология человека (необходимо немарксистская) отражает его классовое положение и «ложное сознание» неизбежной классовой судьбы. (По словам Зелигера, «[марксистское] утверждение о буржуазных заблуждениях сводится к неспособности – или нежеланию – буржуазии смириться с предсказанием своей обреченности» [85] ). Примером теории напряженности могут служить аргументы, недавно предложенные Эйлин Крадитор. Она изучала радикалов начала ХХ века, которые, по словам Зелигера, стремились «заполнить пропасть между незрелым сознанием пролетариата, не ведающего своего исторического предназначения (а потому не желающего участвовать в борьбе), и предсказанной неизбежностью его победы» [86] . Они мечтали о солидарности, которую их предполагаемые товарищи по борьбе уже нашли в другом месте. Пытаясь избавиться от чувства тревоги, которого массы вовсе не испытывали, американские социалисты сумели привлечь лишь ничтожное число сторонников [87] .
84
Clifford Geertz, „Ideology as a Cultural System,“ in Ideology and Discontent, ed. David E. Apter (New York: Free Press, 1964), pp. 52–64. См. также: W. Lance Bennett, Public Opinion in American Politics (New York: Hareourt Brace Jovanovich, 1980), pp. 158 184, 216–218, 410–412.
85
Seliger, Marxist Conception, p. 56. Олвин У. Гулднер (Alvin W. Gouldner) остроумно отвечает, что марксизм сам представляет собой «ложное сознание радикализовавшейся культурной буржуазии». The Future of Intellectuals and the Rise of the New Class (New York: Seabury Press, 1979), p. 75.
86
Seliger, Marxist Conception, p. 57.
87
Kraditor, Radical Persuasion. См. также: Robert E. Lane, „Personality, Political: I. The Study of Political Personality,“ International Encyclopedia of the Social Sciences 12 (1968): 19.
Идеология и политическая деятельность
В той мере, в какой разные объяснения роста сферы действия государства постулируют, что отдельные лица и группы занимаются политической деятельностью – а это явно или неявно постулирует любое объяснение, – все они выстроены на сомнительном основании. Любое объяснение указывает на благо, которое ждет всех, если удастся склонить государство к соответствующим действиям: избавление от отрицательных внешних эффектов, предоставление общественных благ всем и каждому, предоставление неисключаемых общественных благ, поддержание уровня дохода престарелых и беспомощных, перераспределение богатства в пользу опекаемых групп и т. п. Чтобы добиться от государства нужных действий, люди предпринимают определенные действия, неся соответствующие издержки. Они жертвуют ценным временем, усилиями, деньгами и другими ресурсами, чтобы рассылать политикам письма и телеграммы, они агитируют и голосуют за кандидатов и законопроекты, жертвуют деньги в фонды кандидатов и групп давления – словом, действуют как члены больших политических групп. Подобные виды политической деятельности известны каждому, но первый же теоретик, который всерьез задался вопросом, рациональна ли такая деятельность, пришел к выводу, что она нерациональна, если исключить особые ситуации.
В своей новаторской книге «Логика коллективного действия» Манкур Олсон утверждал, что все теории групповой политической деятельности содержат общую ошибку. Теоретики групповой деятельности «предполагают, что если у группы есть основание или стимул для того, чтобы организоваться ради общего интереса, то у принадлежащих к этой группе рациональных индивидов будет, кроме того, основание или стимул для поддержки организации, работающей в их общих интересах». Но это предположение, заключил Олсон, «логически ошибочно, по крайней мере для больших, аморфных групп с общими экономическими интересами» [88] .
88
Mancur Olson, The Logic of Collective Action: Public Goods and the Theory of Groups (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1965), p. 127. [См.: Олсон
Для выявления этой ошибки достаточно спросить: каковы ожидаемые выгоды и издержки от подобной политической деятельности для отдельного участника? Издержки достаточно ясны и наглядны. Каждый участник политически активной группы должен жертвовать своим временем, энергией, деньгами или другими ресурсами. А ожидаемые выгоды? В этом-то и проблема – проблема, характерная для всех общественных («коллективных») благ, доступных большим группам людей.
Главное здесь то, что в случае большой группы выгоды, ожидаемые от потребления коллективного блага, не зависят сколько-нибудь заметным образом от того, что сделает отдельный человек и чего он не сделает для создания этого блага. Независимо от того, пишет он своему конгрессмену или нет, этот политик поступит так, как поступит, и не важно, получит он одним письмом больше или меньше. Если некто не ходит на выборы, их результат от этого не изменится. У человека всего один голос из тысяч или даже миллионов, и вероятность того, что именно его голос решит исход выборов, практически равна нулю. Если человек не сделает взнос в фонд кандидата или группы политического давления, ничего не изменится: жалкие несколько долларов лишь капля в море. Ничто из того, что сделает отдельный участник большой группы, и чего он не сделает, не оказывает сколько-нибудь заметного влияния на результат.
Но если некое коллективное благо все-таки будет создано, человек, не приложивший никаких усилий, получит ровно столько же пользы, сколько и те, кто отдал все силы для победы. Даже тот, кто вообще не участвует в политике, выигрывает от уменьшения загрязнения воздуха в своем городе, от более эффективного сдерживания внешних врагов страны, от системы социального страхования по старости и инвалидности, от перераспределения богатства в пользу группы, членом которой он является. Нерационально нести тяготы ради того, что произойдет в любом случае, независимо от твоего участия или неучастия. Для участника большой группы рациональна только одна политическая деятельность – неучастие в политике. Люди рациональные всегда будут пытаться стать «безбилетниками», чтобы получить все выгоды от коллективных действий, ничем при этом не жертвуя и ни в чем не участвуя.
Разумеется, когда «безбилетниками» попытаются стать все, никто никуда не поедет: массовой коллективной деятельности просто не будет, в том числе и той, что нужна для создания или поддержания Большого Правительства. Олсон пишет, что этот железный закон коллективного бездействия знает только два исключения. Первое относится к ситуациям, в которых с коллективным благом связаны выборочные (исключающие) стимулы, что отчасти придает ему характер частного блага. Например, врач платит взносы в Американскую медицинскую ассоциацию, а в обмен получает издаваемые ею журналы, и при этом Ассоциация использует часть собираемых средств на поддержку своей лоббистской деятельности, нацеленной на создание или поддержание коллективных благ для медиков. Второе исключение возникает в тех случаях, когда людей принуждают участвовать в предоставлении коллективного блага. Например, правительство заставляет граждан платить налоги, используемые для финансирования национальной обороны. Во всех остальных случаях, когда нет ни выборочных стимулов, ни принуждения, действует железное правило: разумный человек не участвует в массовой коллективной деятельности [89] .
89
Olson, Logic of Collective Action, pp. 2, 51, 60–65, 133–134; Bruno S. Frey, Modern Political Economy (Oxford: Martin Robertson, 1978), pp. 92–93, 97–98. Ср.: John Mark Hansen, „The Political Economy of Group Membership,“ American Political Science Review 79 (March 1985): esp. 93. Гэри Беккер отмечает, что «упор на проблему „безбилетника“ во многих дискуссиях об эффективности групп давления слегка чрезмерен, потому что политический успех требует не абсолютной, а относительной степени контроля над „безбилетничеством“». См. Gary Becker, „A Theory of Competition among Pressure Groups for Political Influence,“ Quarterly Journal of Economics 98 (Aug. 1983): 380. Но остается вопрос: каким образом большая группа политических активистов держит под контролем «безбилетников»? Все упоминаемые Беккером средства (с. 377) попадают в одну из двух категорий Олсона (выборочные материальные стимулы или принуждение), а потому никак или почти никак не применимы во многих случаях массовой коллективной деятельности.
Единственный недостаток этого построения состоит в том, что оно противоречит реальности. Похоже, мы угодили в пропасть между неоспоримой логикой и неопровержимыми фактами. Проблема, как всегда в таких случаях, возникла из-за расплывчатости идей и ложных неявных предпосылок. Что имеет в виду теоретик общественного выбора, заявляя, что участие каждого отдельного человека в массовой политической акции «иррационально»? Не ставит ли он под сомнение неявные базовые допущения о действительных или возможных целях и средствах индивида?
Для ответа на этот вопрос нужно обратиться к тому, что экономисты называют функцией полезности. Это причинное отношение между индексом полезности U, который измеряет чувство благополучия, и всеми переменными (С1, С2…, Сn), функцией которых является этот индекс, иными словами,
U = f (С1, С2…, Сn).
Диверсант. Дилогия
Фантастика:
альтернативная история
рейтинг книги
