Кризис среднего возраста
Шрифт:
Она уложила Стасю, пометалась по квартире и позвонила Вере.
– А помнишь, ты говорила, что заблудшего человека надо простить? Толстого цитировала. И тогда, мол, он, благодарный, образумится и пересмотрит всю свою жизнь? – осторожно спросила подруга.
– Помню, – сказала Аня. – Но я не говорила, что я могу простить. Я не могу...
7
ВЕРА
– А я могу! – истово сказала Вера. – Могу! Знаешь, раньше я везде фотоаппарат с собой таскала. Жизнь казалась такой прекрасной, что хотелось запечатлеть
Они сидели за столиком в летнем кафе. По дорожкам парка носились дети и чинно прогуливались пенсионеры. Молодые мамы катили коляски. Играла музыка, и никому не было никакого дела до чужого горького горя.
– Тебе-то хорошо, – вздохнула Вера. – Артем ушел, а ты зализываешь раны. Залижешь – и начнешь строить новую счастливую жизнь.
– Да, мне очень хорошо, – сардонически усмехнулась Аня. – Ну просто лучше не бывает. А главное, Артем-то недалеко ушел – всего-то поднялся на два этажа.
– Все равно, он принял решение, а значит, самое страшное уже позади. А Лешка торчит, как гвоздь в табуретке, – ни туда ни сюда. Что это за мужик?
– А как он вообще?
– Да как арбуз, – злобно ощерилась Вера. – Живот растет, а хвостик сохнет. Хотя я уже и не помню, когда в последний раз видела его хвостик.
Они невесело посмеялись.
– Ты хотя бы ничего не знаешь об этой сучке. А у меня все на виду. Так тяжело... – вздохнула Аня.
– Да все я о ней знаю! У нас же народ отзывчивый. Воспринимает чужую боль как свою собственную. Знаешь, когда она мне позвонила, я чуть умом не тронулась. Хорошо, свекровь вернулась – держала меня за руки. А я все думала, как же мы с ним объясняться будем? Ведь расплачусь, как последняя дурочка. И решила я написать ему письмо. Мы теперь только так и общаемся – в эпистолярном жанре.
Ну и написала, что, мол, позвонила мне некая Катя и поведала, что у вас с ней большая и светлая любовь, вы мечтаете жить вместе, а я мешаю вашему счастью, особенно теперь, когда она, то бишь Катя, глубоко и невозвратно беременна. Не могу поверить, что все это время была так слепа! Чего только не придумывала себе! Кризис среднего возраста, обиду, усталость. А оказалась обычная грязь и похоть. Никогда, мол, не думала, что ты унизишь меня так жестоко. Представляю, как веселились вы с Катей над глупой бабой, которая глотает лживую чушь и гладит тебе рубашки.
Написала, что была, наверное, не самой хорошей женой, но любила его и не заслужила циничной возни за своей спиной. Что он вовсе не мачо, каким, видимо, себя воображает, а всего лишь фантом, на который нельзя опереться ни женщине, ни ребенку. Что, судя по Катиному звонку и тону, которым она со мной говорила, пошлая девица станет ему идеальной парой, правда, ненадолго. Да он и сам это знает. Что, конечно, нам с Машей будет поначалу трудно. Но мы справимся, потому что рядом наши близкие, которые не предадут
Ну и сказала, чтоб завтра утром здесь не было ни его, ни его вещей, а иначе я их просто выставлю в коридор. И надо было мне тогда довести свою угрозу до конца. Надо, надо, надо! Но так мне было плохо, что я пошла к психологу. И все покатилось совсем по другому сценарию. Двести евро в час – и ты на правильном пути.
– Двести евро! – поразилась Аня. – Нехило!
– Да. Зато действенно. Пришла к ней мертвая, ушла живая.
– И чем же, интересно, она тебя воскресила?
– Сказала: «Если хочешь сохранить семью, прости и терпи. Такое поведение заложено в природе мужчины, и – хочешь не хочешь – он его реализует. А посему делай вид, что ничего не случилось. И не гони его из дома – это должно быть его решение, а ты не вправе распоряжаться чужой жизнью. Выполняй свою работу, свою задачу и жди. Максимум через год гормоны успокоятся, и он вернется». Через год, представляешь?
Я в церковь! А батюшка говорит: «У тебя венчаный брак. Прости и терпи – неси свой крест». «Ну, – думаю, – тысячелетняя мудрость плюс научный подход. Буду терпеть, бороться за свою семью, за своего мужчину, ради себя, ради Машки».
А он на нее и не смотрит, едва парой слов перекинется. А я носки стираю, рубашки глажу, делаю вид, что все в полном порядке, вьюсь вокруг него и так и этак. А он морду от меня воротит, как от назойливой мухи. Домой приходит под утро – трусы поменять, в выходные линяет. И врет, врет, врет. И спит теперь отдельно.
«Да что ж это такое! – думаю. – В тридцать семь лет соломенная вдова! А он свою сучку трахает и в хвост и в гриву, возит ее на нашей машине, Новый год с ней встречает. Меня за все годы ни разу на море не свозил, а эту свою – в Грецию!» В общем, растравила себе душу до нервного срыва. Свекровь моя все глаза выплакала, бьется с ним не на жизнь, а на смерть. «Что ж ты, – говорит, – сынок, делаешь? Сладко тебе там? Так иди! Никто уже не держит!» «Нет, – отвечает, – я еще не принял решения». И все я, я, я!
– А Татьяна Федоровна на твоей стороне?
– Ань, да она извелась вся. Не знаю, как бы я пережила все это и не свихнулась, если бы не моя свекровь. «Я, – говорит, – понять не могу, как эти уроды, разлюбив женщину, перестают любить и своего ребенка?» Ведь в жизни всякое бывает, но сценария-то всего три. Или ты дорожишь семьей и тщательно скрываешь от нее свои загулы – так, что никто не подкопается. Или новые отношения для тебя важнее, и ты уходишь из семьи. Но Алексей выбрал третий вариант – самый подлый: и уйти не уходит, и живет в открытую с другой бабой.
– Может, все-таки боится потерять тебя и Машу?
– Нет, Анька. Просто ему так удобнее. И плевать он хотел на чужие страдания. А потом, если ты помнишь, он же еще не принял решения. А вдруг там все кончится, а он уйти поторопился и теперь останется у разбитого корыта? Частная собственность – великая сила.
– Знаешь, я недавно прочитала интервью с Олегом Басилашвили. Оказывается, он долго не понимал, как играть своего героя Бузыкина в «Осеннем марафоне». А потом его озарило, что это человек интеллигентный и просто не может обидеть ни одну из женщин.