Кроме пейзажа. Американские рассказы (сборник)
Шрифт:
За этим пренебрежением к Америке стоит очевидный комплекс неполноценности. Самая большая звезда российской, как, впрочем, и любой другой этнической, эстрады знает, что ей не сыскать в Новом Свете даже сотой части той славы и, соответственно, денег, на которые может рассчитывать очередная посредственность из Бронкса. Почему? Да потому что аудитория предпочитает слушать бьющую из динамиков ахинею на родном языке. В связи с этим Филиппу Киркорову на этом рынке отведена роль второсортного клоуна. И не ему одному. Поэтому весь упор устроителей гастролей – на «наших». Тем не менее, по возвращении домой артист расскажет журналистам, что Америка лежала у его ног. И в газетах будут писать: «Снова в Чебоксарах после успешного турне по Америке!»
Ах, кто, скажите, лежал, а точнее сидел у этих звездных ног? Ответ читаем в статье популярной в русскоязычном Нью-Йорке журналистки Марины Потемкиной:
«В первом ряду партера сверкала бриллиантами и “ролексами” политическая надежда нашей общины с родными и близкими, уплатившая умопомрачительные 250 долларов за билет, чтобы только быть перед глазами аудитории до и после появления артистов. Последующие пять рядов занимал цвет русско-американской медицины, который является главным спонсором завсегдатаев
На вопрос, была ли в зале молодежь, интересующаяся культурой своей исторической родины, я уверенно отвечаю: была! Чем я вам не молодежь в свои тридцать пять лет?!»
О-о, какая язва желудка эта Потемкина! Представьте себе только реакцию на эту заметку! Но издатель Леон Циклоп хорошо знает, что в негодовании пострадавших – залог читательского интереса и коммерческого успеха.
– Леон, ты слишком много позволяешь своей подруге! – говорит очередная жертва, багровая от полученной порции потемкинского яда.
– Старичок, – Циклоп озабоченно склоняет набок узкую головку, и два огромных глаза за толстыми линзами его очков сливаются в один, совершенно устрашающих размеров. – Во-первых, она не моя подруга. Как ты знаешь, у меня есть жена, и мы с Ниночкой (это жена) в замечательных отношениях (сильный довод!). Во-вторых, я просто не знаю, о чем ты говоришь. Меня, – поросшие черным волосом пальцы с тяжелыми перстнями отрываются от стола и, развернувшись к хозяину, упираются в синий пиджак с золотыми пуговицами, – физически не хватает на то, чтобы читать каждую статью перед публикацией. Но я знаю, что если Марина что-то пишет, значит, у нее на руках материалы прокуратуры. А что, у тебя что-то случилось?
О, как он смакует эти «материалы прокуратуры на руках»! Этому трюку его научила сама Марина. Реакция у всех одинаковая:
– Слушай, что значит – у меня что-то случилось?! – посетитель сбавляет напор. – Все же под Богом ходим!
Но вернемся на дорогу возле городка Лейк-Ронконкома. Тихо меркнет серый октябрьский день. Серые газоны оторочены такими же серыми кустами. В окнах домов – мутный желтый свет. Рядом с Региной в машине сидит Бейдер Хоббит. Грузный мужчина с обвислыми щеками и грустными глазами бульдога владеет домом для престарелых в Бруклине. Правительство выделяет большие деньги на уход за стариками. У человека, который устраивается между правительством и потребителями его благ, нет оснований жаловаться на судьбу. Нужно только правильно подойти к людям, которые помогают получать государственные подряды. Бейдер сумел. Высоко оценившая этот факт Регина собралась с последними жизненными силами и вползла в его теплую постель. Я не знаю, что это было: чудо или черная магия, скорее второе.
Характер этой связи заставляет Регину переживать даже незначительные неудачи своего друга. Вот уже второй день она пилит его за то, что, поехав по делам в Лонг-Айленд, он оставил открытой машину, и какие-то мерзавцы утащили его портфель с бумажником.
– Как можно было уйти и не закрыть дверь! – снова и снова повторяет Регина. – Убей меня, я не знаю, о чем ты думал!
Регина даже не подозревает, что до попытки ее непреднамеренного убийства осталось меньше минуты. Преступник, заливаясь бессмысленным смехом от выкуренного джойнта, высунул руку с замороженным снарядом из окна задней двери машины и вращает им в воздухе. Его рука движется, как стрелка на часах судьбы: 37 секунд, 36, 35, 34…
– Я думал, что если не найду туалет, наделаю в штаны, – отвечает Бейдер, недавно перенесший операцию на простате. Про себя он добавляет: «Как же ты меня задолбала, старая короста! Как я ненавижу твой гадский русский акцент – биц ми, я дон-но вот ю синк эбаут! Синк эбаут, факинг бич!»
17 секунд, 16, 15…
– Лучше бы ты уже наделал в штаны! – не унимается факинг бич.
«Господи, – со смертной тоской думает Бейдер. – Как было бы хорошо заткнуть ей рот!»
5 секунд, 4, 3…
Мольба Бейдера так искренна, что просто не может остаться безответной.
Раздается сухой хлопок. Лобовое стекло покрывается снежной мозаикой, и краем глаза он замечает, как круглый (серо-голубой?) предмет ударяет его подругу в лицо, вминая нос, очки и выворачивая челюсть вбок и вверх с такой силой, что вся голова грозит оторваться от морщинистой, как гофрированная кишка противогаза, шеи.
Машина резко виляет, но Бейдер успевает схватить руль. После нескольких неудачных попыток он сбрасывает с педали газа неподвижную ногу Регины и давит на тормоз.
Машина замирает на обочине. Бейдер осматривает разрушения. В стекле перед ним зияет дыра диаметром с баскетбольный мяч. Регина, с отброшенной набок головой, наконец умолкла и не подает признаков жизни. В сероватосиреневом предмете на заднем сиденье он с изумлением опознает мороженого индюка. Опознание требует так много времени, поскольку птица прикрыта зеленой бархатной шляпкой с рюшами и желтой ленточкой, сорванной с жертвы. Бейдер ощущает, как сиденье под ним становится горячим.У Марины Потемкиной черная копна волос, пронзительные голубые глаза и фигура танцовщицы. Конечно, она могла бы найти себе более достойное применение, чем место репортера в иммигрантской газете. Но темперамент препятствует ей. Ее увлекают интриги. С другой стороны – что ей нужно? Туфли от «Маноло Бланика», джинсы от «Армани», белье «Ла Перла» – вот, пожалуй, и все. Остальное ей с удовольствием предоставят те, кто захочет аккуратно снять с нее вышеперечисленные товары. И поверьте мне, таких много! Может быть, я сам – один из них! Может быть, я даже… Черт, я отвлекаюсь!
Сейчас объектом журналистского интереса Марины Потемкиной является депутат легислатуры, бруклинский демократ Мандэл Гейбелс. Это кудрявый мужчина лет шестидесяти пяти, на добрые полголовы выше лилипута средних лет. Нехватку роста он восполняет резким голосом, быстро срывающимся на крик, когда ему нужно установить контакт с аудиторией больше трех человек.
У народного избранника непыльная и прибыльная работа. Но вокруг него, он это знает,
Среди самых щедрых жертвователей – владелец дома для престарелых Бейдер Хоббит. На первом этаже этого дома Гейбелс снимает депутатский офис. Он хочет быть рядом с наименее защищенными членами своей общины. Чуть что, они могут толкнуть дверь его кабинета своим костылем и сказать: «Эй, Гейбелс! Сегодня нам недоложили в манную кашу сливочного масла! Займись этим вопросом, а?»
И Гейбелс, покраснев от негодования, стукнет сердитым кулачком по столу и рявкнет: «Я сейчас разорву их!» Сыто икнув после возвращения с кухни, он доложит, что порядок наведен. Тем не менее он предложит законопроект, обязывающий поваров домов для престарелых пользоваться при раздаче масла не обычной столовой ложкой, а электронными весами. И он будет выбивать на это средства.
За офис Гейбелса платит легислатура. Или, как у нас принято говорить, налогоплательщики. Они платят чуть больше рыночной стоимости офиса, но это та мелочь, которой не стоит забивать голову избирателям, тем более часть платежа домовладелец, в смысле Хоббит, ежемесячно возвращает Гейбелсу в виде тоненькой пачки хрустящих купюр. Возможно, он даже думает, что съемщик возвращает эти деньги в кассу легислатуры. Но это уже его не касается. Раньше Бейдер этого не делал, но Регина сказала ему, что так будет лучше. Эта Регина знала, что она делает. Если в постели Хоббит еще мог поставить под сомнение ее женские достоинства, то в деловых качествах сомневаться не приходилось.
– Слушай меня, Бейдер, – сказала она, только проведя ревизию его владений. – У тебя на первом этаже есть зал, где твои старперы общаются друг с другом. Так вот, они могут общаться друг с другом в своих палатах. А в зале можно принимать тех русских, которым не повезло попасть в твое заведение на постоянное жительство.
– Зачем мне здесь русские? – не понял Бейдер.
– Затем, что у себя дома они чувствуют себя одиноко. Здесь они смогут получить завтрак, русскую газету, русскую телепрограмму, а главное – посетить доктора.
– Это все можно провести по медикейду, – сообразил Бейдер и тут же пошел к депутату Гейбелсу.
Тот закатал рукава и бросился на телефон.
Как только хоббитовское заведение начало устраивать бесплатные завтраки для русских стариков, депутат получил добровольные пожертвования от каждого сотрудника Бейдера Хоббита, начиная, конечно, с него самого. Этот пример был таким вдохновляющим, что к жертвователям тут же подключились владельцы и работники автобусной компании, возившей стариков на завтрак и обратно.
Как говорится, лиха беда начало. За бесплатными завтраками последовали бесплатные обеды и новые поступления на счет Гейбелса. Народ искренне любил своего депутата, и не напрасно – за завтраками и обедами последовали ужины.
Постоянные жильцы с ужасом смотрели на десанты, которые три раза на дню забрасывались в их тихую обитель. Из-под пола доносились звон посуды и буханье музыки. Группа старых ловеласов, надев чистые пижамы, ходила вниз, чтобы склеить свежих подруг. Самые смелые приводили новеньких в палаты. Это стало причиной нескольких скандалов со стороны реанимированных ревностью старых любовниц.Такой всплеск жизни был колоссальным социальным достижением! Демократическая партия, стоящая на страже интересов маленького человека, могла гордиться депутатом Мандэлом Гейбелсом. А тот докладывал легислатуре о тяжелом положении одиноких стариков и требовал новых субсидий на их обслуживание.
– Мы не можем ждать, когда пожилой человек найдет в себе силы и пойдет к врачу, – рубил он воздух своей твердой и сухой как палка ручкой. – У него нет этих сил. Мы тоже не можем прислать врача к каждому на дом. Но мы можем собрать и доставить стариков в центр, где они получат не только тарелку супа, но и всесторонний медицинский сервис.
Коллеги-депутаты согласно кивали и делали пометки карандашами в желтых блокнотах. Каждый из них хотел перенять полезный опыт.
В доме для престарелых Бейдера Хоббита кипела жизнь. Дав старикам легкий перекус, их выстраивали в шеренгу, лицевую часть которой осматривал стоматолог, а тыльную – проктолог. Это и был тот самый всесторонний медицинский сервис, о котором шла речь выше. Медики трудились, как каторжные, но не могли отказать старикам. Те заслужили доброго отношения страны, хотя всю жизнь прожили в другой, где регулярно ходили на демонстрации с лозунгами «Американский империализм – враг мира и прогресса!» Они, конечно, в этом виноваты не были. Им так велели. И их доктора, ходившие на те же самые демонстрации, прекрасно это понимали.
Теперь спросите меня: что возбудило интерес Марины Потемкиной к Мандэлу Гейбелсу? Разве она не знала о нем все то, что я только что изложил читателю? Поверьте мне, она знала больше, просто у нее не доходили до него руки. Причина охватившей ее ярости была в другом.
За несколько месяцев до описываемых мной событий симпатичный молодой человек Алекс Орловский из Южного Бруклина объявил о намерении избираться на место Гейбелса. Его привезли ребенком из Киева, он с отличием окончил бруклинскую школу, потом Хантер-колледж, потом юридический факультет университета криминального права Джон-Джея и открыл свой адвокатский офис. Как многие дети иммигрантов, Орловский объяснялся по-русски с карикатурным еврейским акцентом, зато прекрасно владел английским. В свои двадцать семь лет он не успел расстаться с юношеским идеализмом и хотел участвовать в управлении страной, не согласовав этот вопрос с теми, кто уже был вовлечен в этот процесс. Отразив очевидные достоинства кандидата, Марина сдала очерк ответственному секретарю и уехала на карибский остров Сент-Мартин с другим молодым юристом.
В то время как Потемкина купалась в лазурном океане, загорала нагишом и пила «дайкири», редактор расставил пропущенные ее эмоциональной рукой знаки препинания и отправил очерк в номер. Как назло, в тот момент, когда свежеотпечатанная полоса с портретом молодого кандидата повисла на стенде с готовыми страницами, в редакции появилась похожая на плодово-ягодный торт шляпка.
Она бесшумно приблизилась к стенду, ознакомилась с содержанием статьи и уплыла в офис Циклопа. Сев без приглашения в бархатное кресло перед его столом, она с прямотой истинно деловой женщины сказала: