Кромешник. Книга 2
Шрифт:
– Не бойся, я ведь рядом. Рассказывай, Тока, мне очень интересно. Откуда же оно, родимое, вышло, время-то?
– Оно, хозяин, не вышло. Оно – там сидит! – Вакитока махнула крылом-недомерком. – А только часть его просунулась и ползет!
– Куда ползет?
– Сквозь нас и ползет. А куда – не знаю, хозяин, не гневайся. И Пырь не знает!
Гека стал забавлять бредовый разговор, он прикончил вторую чашку чая, сполоснул, поставил на место.– А как туда добраться – где оно сидит – знаешь?
– Да, хозяин… – Тока опять лишилась окурка и виновато понурилась. Пырь сел на пятки и загородил лицо ладошками. – Там очень плохо… Мы боимся, хозяин.
– Далеко ли идти? Добираться, в смысле? За городом, за границей, за пределами Земли? Где это место, где время живет?
– Оно не живет, хозяин. Оно находится там…
– Где – там?
– В земле, под землей. Под городом. Хозяин! Что такое – город? Он
– Стоп. Оно что, в этом подземелье, да?
– Ух, хозяин, город интересно бы посм…
– Тока, не парь мне мозги, не испытывай мое терпение…
– Да, хозяин. – Тока свесила свою лопоухую голову и смотрела не на Гека, а в столешницу. Пырь притиснулся к ней поближе, по-прежнему закрывая лицо руками.
– Сколько нам понадобится вр… Мы сможем туда добраться прежде, чем я захочу спать?
– Не знаю, хозяин. Не ходи, хозяин, мы так… хозяин…
– Я уже сказал! Сколько песенок, таких, как сегодня Пырь играл, нам туда идти?
– Не знаю, хозяин. Только можно, мы к тебе переберемся, когда пойдем, а то нам с Пырем боязно…
– Забирайтесь, – разрешил Гек, – только я сперва приберусь да оденусь…
Гек сунул по пистолету в кобуру под мышку и в левый карман брезентовой куртки, прикрепил на левое предплечье стилет, в правый карман положил пружинный складенец, фосфорные спички. Подумав немного, снял со стены небольшой ломик – гусиная лапа с одного конца и остро заточенный с другого. Напился из чайника впрок, вспомнил – вынул из шкафчика двухсотграммовую плитку плотного горьковатого шоколада: Гек понимал, что с подземельем шутить не следует… Город Бабилон имел обширнейшие подземные коммуникации, от шахт метро и бомбоубежищ до канализационных труб, проложенных еще до войны и латавшихся от случая к случаю. Уж сколько раз департаменты и городские власти получали высочайшие указы – составить подробные и точные планы лабиринтов; сколько карьер было загублено злостным неисполнением оного указа – ничего не помогало. Строители метро прорывали свои ходы, газовики прокладывали свои, документация велась неточно, противоречиво. Дело еще в том, что сам Бабилон был основан поверх руин древнего города аборигенов, а тот, в свою очередь, напоминал пень могучего дерева, у которого ствол давно слизнуло языком столетий, а корневища живут по-прежнему, словно гигантская сеть, скомканная в рыхлый беспорядочный клубок. Подрядчики получали большие деньги за якобы вновь прорытые шахты, и им, ясное дело, не с руки было объяснять, что солидную порцию работы, а то и почти всю ее, абсолютно бесплатно выполнили неведомые землекопы позачерткаких веков. Отсюда и оперативные изменения в проектах, и подтасовка в чертежах… Строительство бомбоубежищ в войну, а особенно в первое послевоенное десятилетие, тоже добавило дырок в земле и конспирации в бумагах. Бабилон считался сейсмически устойчивой зоной, однако обвалы в подземельях случались, заваливая старые ходы и внезапно обнаруживая в боковых штольнях новые. Так что при желании все жители наземного Бабилона смогли бы уместиться в Бабилоне подземном, так называемом Черном Ходе. Другое дело, что желающих было совсем немного. Даже преступники недолюбливали подземелья: грязь, вонь, мрак, крысы служили отличным гарниром к мрачной репутации подземных лабиринтов. При предыдущем Президенте что ни год – приказ Конторе: совместно с военными прочесать и очистить… После каждой "очистки" – среди участников пять-десять трупов и без вести пропавших, несмотря на рации, связки, дрессировки… Каждый год в Бабилоне бесследно исчезали тысячи людей. Кого находили потом, живого и невредимого, в другом городе, кого вылавливали баграми из Тикса, а кого размуровывали из бетонного фундамента. Разное бывало, но городские легенды с неизменным постоянством приписывали исчезновения Черному Ходу, так издревле прозвали подземный город жители Бабилона. Во всяком случае факт оставался фактом: в Бабилоне бомжи и бродяги предпочитали жить на свалках и в картонных коробках, но только не под землей. И самих бомжей наблюдалось в Бабилоне резко меньше, нежели в Картагене, Иневии, Фибах и других крупных городах. Городские власти приписывали эту заслугу себе, горожане – Черному Ходу, а как оно было на самом деле – достоверно знали немногие, да и те придерживались прямо противоположных мнений. Всякая нечисть водилась в тех пещерах: легионы крыс, да еще не одной, а нескольких разновидностей, мутировавшие муравьи и осы-трупоеды, маньяки, крокодилы, беглые каторжники (вроде Джеза Тинера), шизанутые любители пещер со странным самоназванием, но не было у подземелья некоего единого Владыки. И даже Гек, несмотря на свою силу, оснастку и боевые таланты, принадлежал в этом жутком мире к числу малых сих… Впрочем, как и все остальные обитатели Черного Хода: крысы грызли все подряд, ими питались крокодилы, одичавшие собаки и слепые змеи. Все они избегали осиных гнездовий, но те же крысы, оголодав, пожирали и самих ос. Нечастые в этих краях человеки поедались с той же скоростью и охотой, что и оплошавшие собаки или кошки, но во время дезинфекционных и иных облав гуманоиды брали кратковременный и локальный реванш, уничтожая на своем пути любое, что шевелилось по иным законам. И в этом инфернальном экологическом круговороте все держалось на смерти и страхе смерти. Гек хорошо знал ближайшие окрестности: он благодаря отличной памяти и придуманному коду знал большинство ходов и ответвлений нескольких подземных кварталов. Прямо-прямо-лево-низ-низ-верх-лево… Гек легко выстраивал до сорока и более ориентационных цепочек такого рода и на автомате "читал" их задом наперед. Но и его памяти существовал предел: алгоритмической топографии поддавались лишь отдельные участки и самые общие направления, основную же часть маршрутов приходилось просто заучивать наизусть – ну сто, ну триста, ну пятьсот… А таких цепочек, может, миллион надо в голове держать, да и то мало будет… Он ходко двигался знакомым маршрутом, боковым зрением подмечая трассу под ногами и любой намек на шевеление: за эти годы он попадал в переделки не более пяти раз: дважды – крысы, один – отравляющий подземный газ, один – маньяк-садист, один – обвал, чуть было его не похоронивший… …С маньяком все было буднично и противно: Гек издалека возвращался малознакомым участком подземелья в свое логово и вдруг услышал будто бы скулеж… Прислушался – точно, откуда-то с верхних ярусов… Верх-верх-вперед-вперед-лево-верх-лево – почти у самой поверхности – свет из щелей деревянной двери, плач и смех – подлый-преподлый, ликующий такой… Гек поглядел в щель и пинком выбил дверь… (После для себя он определил случившееся как добрый поступок и гордился им втихомолку.) Он не любил вспоминать тот пейзаж: три тельца в углу, без голов и рук, а к стене напротив прикованы девчонка и мальчишка лет десяти, еще живые. Девчонка уже тронулась умом, а парнишка был наполовину седой. Как потом Гек прочитал в газетах, тот маньяк был не кто иной, как знаменитый Паук-Конфета (в легальной жизни холостой сорокалетний слесарь-газовщик), загубивший не менее тридцати детишек обоего пола. Трое суток он наслаждался, захватив в плен компанию детей: каждые сутки замучивал одного ребенка на глазах у других… Конфета сумел схватить– Храм, глянь, кто там?
Храм, адъютант Сторожа, посмотрел в перископ и торопливо стал сбрасывать запоры с металлической двери. Голова его с выпученными глазами вывернулась тем временем в сторону сидящих:– Сам!
Запоздало прогудел зуммер на карманной рации, Арбуз приставил трубку к уху и услышал от остолопов из наружной охраны то, о чем уже догадался самостоятельно: Ларей! Ларей, как всегда, резко выдвинулся из-за двери и стремительно пошел вперед. Арбуз настолько обрадовался, что встретил его взгляд без обычного холодка в ребрах.– Шеф (Гек сощурился)… Ларей! Мы тут не знали, что и думать… Ты бы хоть предупредил кого… Мало ли…
Ларей был бледен и вроде бы похудел, в теплом свитере, несмотря на теплынь, а на правой щеке его, от виска к самой шее, тянулись три параллельных борозды – почти свежие царапины, впрочем неглубокие и на вид пустячные.– Некогда было. Привет, ребята. – Наскоро поздоровался за руку с каждым, даже Стоса не пропустил. – На кухне есть что? Жрать хочу – как из пушки. Никак было не предупредить: в Иневию пришлось по-тихому смотаться, только что с дороги, – соврал Гек первое, что пришло ему в голову. Соврал и с удивлением отметил, как распахнулись глаза у Тони и вытянулась жирная физиономия у Арбуза. Да еще они переглянулись, вроде как даже что-то поняли… Интересно что? (А вот что: по всем столичным газетам жевалась очередная сенсация века: в Иневии третьего дня при неясных обстоятельствах покончил с собой – выбросился из собственных апартаментов на верхнем этаже небоскреба – крупнейший независимый золотопромышленник Бабилона Марио Даглас. Следствие терялось в попытках найти более или менее рабочую версию, массмедиа вывалили их на прилавок более сотни – на все вкусы. И никто, включая личного врача, не знал, что Даглас с детства страдал приступами депрессии, осложненными в последние годы пьянством и импотенцией. Но если Арбуз, Сторож и Фант читали о происшествии и видели репортажи, то Гек в ту минуту и этого не ведал).
– Сейчас сделаем! – Арбуз махнул рукой, посылая кого-то на кухню, и ринулся туда сам, задевая спины сидящих массивным своим животом. – Тони, расскажи, что к чему, а я на кухню покуда…
Выслушав первые доклады, Гек сдержанно одобрил действия своих подручных, велел снять и отправить по домам охрану. Приближенные остались, включая Фанта, набирающего в последнее время вес и авторитет (головастика, а не кулакастика, как, например, Гнедые). Гек сидел во главе стола и увлеченно поглощал двойной ромштекс с гарниром из вареной картошки, обжаренной в яйце. Арбуз то и дело утирал лицо здоровенным носовым платком: напряжение последних дней отпустило, и он только сейчас, задним числом, ощутил всю его тяжесть. Сходные чувства испытывал и Тони Сторож: когда кругом война, когда чуть ли не с десяток Дядей отдали приказы на их уничтожение, не время волчить друг против друга – всех, победителей и побежденных, слизнет объединенная ненависть соседей. Только беспощадный и бестрепетный Ларей мог, не теряя ума и хладнокровия, вырулить в такую минуту – с ним было спокойно, без него – отчаянно.– Эл, скажи, чтобы чай несли… Фу-у, полегчало… Через пару, так, недель, а может месяцев, Тони, предстоят тебе переговоры о замирении с некоторыми соседями. А чтобы они были посговорчивее – необходимо за это время добыть парочку Дядей: Дядю Тома, скажем, и Дядю Ноэла, да с полдюжины кого помельче. План я разработал в общих чертах. Тони доведет его до ума, вместе с Элом – понял, Тони? Когда все подготовите, к послезавтрашнему вечеру, к 20-00, тридцатого числа, покажете мне. Эл, – обратился он к Арбузу, – ты у нас по рыжевью специалист?
Арбуз молча пожал широченными плечами (ходка у него была двенадцать лет за контрабанду золота, а могли и расстрелять).– Посоветуешь Гнедым, что и как, а вам, – Гек развернулся, глядя в первую очередь на Гнедого Пера, – вам обеспечить литье из очищенного "песка" в стандарте "мыло", объем примерно – две тонны. Срок подготовки и исполнения – месяц. Непосредственная поставка материала – за мной, под мою ответственность, тут вам думать ничего не надо.