Кронштадт-Таллин-Ленинград. Война на Балтике в июле 1941 – августе 1942 гг.
Шрифт:
Вернулся на корабль. Наш писарь посмотрел на приписку на справке, подумал немного … «Ну ладно».
Время ужинать. Обращаюсь к дежурному командиру- ингенданту. Это кто-то новый. Тот велел дежурному по камбузу Сумличко накормить меня. Кок сказал, что если к половине седьмого что останется, то накормит. А я голодный как волк. Набегался сегодня порядком, а утром выпил только 3 стакана чая со 100 г хлеба. Жду половины седьмого. Знаю, что на камбузе всегда должно остаться. Точно. Подхожу, кок раздает добавки, которых у него порядком. Мне налили полторы чумички. Суп с фасолью, горохом и луком. На второе три ложки пшеничной каши. Хлеба нет. Емельянов без начальника
Вечером половину хлеба рубанул с кофе(!). Спросил песка взаймы у ребят – молчат.
На корабле произошли большие изменения: присвоили звания всем «совторгфлотовцам». Командир корабля – капитан-лейтенант, старпом – старший лейтенант, механик – две с половиной нашивки, лекарь – полторы и т.д. Прибавились интендант и младший лейтенант. Кем они – никто не знает. Остановились, как в гостинице.
Сегодня выписан из госпиталя главстаршина Кузьмин. А я и не знал, что он лежал рядом. Командира отделения пулеметчиков Соболя перевели, по состоянию здоровья, в боцманскую команду. Получается, что у них служба легче, чем в нашей БЧ. Вместо него временно назначен Пугилин.
Ремонт неизвестно когда и кончится. С питанием плохо. Круп нет, и варят все горох да фасоль. Хлеб теперь к нам на машине не возят. Отказались, т.к. воруют. Бондаренко за украденный ящик хлеба получил 10 лет, а Жентычко, Ипполитов, Готин и еще кто-то за соучастие (взяли каждый из этого ящика по буханке) получили по 10 суток «строгача» на гарнизонную гауптвахту.
Обнаружил, что матрас у меня сменили на какой-то горбатый, подушки вовсе нет. Поиски не увенчались успехом. В рундучке лежит одно письмо от папы, пришедшее 24-го. Разбирал его почерк два дня. Он написал его 19 февраля (в мой день рождения), а отправил 27-го. Пишет тоже об учебе, советует поговорить с военкомом, чтобы откомандировали меня в клязьминскую среднюю школу. Примерно в то же время, в начале февраля, я уже говорил с военкомом, писал об этом в письме и папе, и директору спецшколы, но он об этом еще не знал, когда писал мне. Попов передал мне еще одно письмо от папы к военкому, которое они не могли разобрать, т.к. писал он его, наверное, левой рукой.
К 28-му я разобрал и это письмо. Он в нем тоже просит откомандировать меня в школу. Пошел с этим письмом к военкому.
У него начфин Чахлов. Военком попросил прочитать письмо вслух(?) Читаю. Военком говорит, что это надо действовать через наркома, и по тому, как он говорит, я чувствую, что он не особенно интересуется письмом и мною, и что ему куда легче отказать мне, чем разговаривать с командованием. Но, услышав, что я с 25-го года, он советует мне подать рапорт об этом командиру. «Но, – говорит, – вряд ли что из этого выйдет. Если мы вас и отпустим, а вдруг вас школа не примет?»
В этом он прав. Как я могу знать, что думает обо мне директор спецшколы. Может, я ему и не нужен. Остается одно – ждать запроса из спецшколы. А когда он будет? И будет ли вообще?
Решаю немного подождать. Может из дома что будет? По расчёту на мои письма скоро должны быть ответы. О рапорте командиру тоже подумал. Буду проситься в клязьминскую школу. Дело тут такого рода – в военморспецшколу меня отпустили бы скорее, чем в клязьминскую, но я знаю, что в клязьминскую школу меня приняли бы скорее. Нужно выбирать что-то одно из двух, а то за двумя зайцами погонишься … Идти в клязьминскую школу, это значит демобилизоваться. А можно это или нет? Если бы я был уверен, что в спецшколе у меня будет все
Теперь на корабле ввели еще одну вахту- зенитную, и 29-ого я заступил на нее. Проводишь время на палубе и все, а толку от тебя очень мало. Примерно с 14 по 15-ти воздушная тревога. Бомбят город с большой высоты. Бьют береговые и корабельные зенитные орудия.
В это воскресенье постирать и помыться так и не удалось.
30 марта. Понедельник
Из круп остался один горох, гак что на второе сделали блины – по 2 блина. Удержали из них по 20 г масла. Неудачно я возвратился.
После обеда все командиры орудий и наводчики пошли на «Молотов» тренироваться на приборе Крылова. Наши ходят туда уже месяц. Но мне не повезло – прибор не работает. На «Молотове» стоят 2-76-мм, 2-45-мм орудия и пулеметы. Забрались в раздевалку кочегаров, уселись там и часа два продремали. Часам к пяти вернулись обратно. У меня сильно болят ступни. Едва волочил ноги. После 19-ти часов сильный обстрел центральной части города.
Фахрутдинов и Швед живут теперь в каюте, которую сделали в кают-компании, а на их месте Гагарин. Жентычко переехал в 9-ый кубрик, а вместо него Манышин. Подозреваю, что мои папиросы Жентычко спер. Послал с Суворовым домой 200 рублей. К маю, надеюсь, получат.
31 марта. Вторник
Сегодня стою на вахте в дозоре в первой смене – с 9 до 12. Значит, ночь можно поспать. Часа в 2 ночи разбудили разрывы снарядов где-то в городе, но наши батареи быстро заткнули немцев. Ноги в дозоре все же чуть-чуть замерзли, хотя все время ходил. Мороз был все же около 10°.
В обед и ужин суп был очень хороший – из самодельных галушек, с морковью и картошкой. На второе горох и фасоль, конечно, очень мало. Попов фасоль не может есть. Значит, не голодный.
1 апреля. Среда
С утра выгрузка боезапаса из погреба на стенку, к цеху, где боцманская команда сделала стеллажи. Я на носке от погреба к стеллажам. Таскаем по два человека ящик. Всего 5 пар. Я таскаю с Ипполитовым, Кошель с Журавченко (новый дальномерщик). С Кошелем таскать ничего, а с остальными хуже. Дело в том, что они маленького роста, и поэтому больший вес приходится на меня.
Кто-то предложил таскать каждому по одному ящику, так, мол, быстрее. Я тоже попробовал. Стал взваливать ящик себе на плечо, а он открылся, и все снаряды высыпались. Младший лейтенант Дьяконов, руководящий выгрузкой, страшно ругался. Мы его недолюбливаем. «Оморячился». Приходит однажды в кубрик. Увидел открытый иллюминатор: «Задрайте люк!» Слышал звон, да не знает, где он. Сам «задрай люк».
Теперь уборка утром длится с 7.10 до 8.00, и мы с палубы приходим быстрее. А Дьяконов, когда дежурил по кораблю, возмущался: «Почему в кубрике?» Попов обыкновенно отвечал ему резко: «Спокойно! Тише надо. Ваше дело маленькое». И он быстро уходил.
Только перенесли весь боезапас и вдруг стеллажи обрушились. Проклятые «боцмана» не могли и это сделать как следует! Пришлось снова снимать ящики, а затем снова складывать. Только кончили с боезапасом, пришла машина с дальномером и всеми его «ЗИПами», довольно тяжелыми. Перетащили и это на борт, только сам станок да еще кранцы для 76-мм снарядов будут переброшены после обеда краном.