Крошка Доррит. Книга 1. Бедность
Шрифт:
Неутешная вдова взглянула на портрет, покачала головой и отерла слезы.
— Я чту память мистера Финчинга как почтенного человека и самого снисходительного из супругов. Стоило мне только вспомнить о спарже, и она моментально появлялась, или только намекнуть на какое-нибудь тонкое вино, и оно появлялось, как по мановению волшебного жезла, это было не блаженство, нет, это было блаженное спокойствие. А потом я вернулась к папе и жила, если не счастливой, то спокойной жизнью, как вдруг однажды папа приходит ко мне и говорит, что Артур Кленнэм дожидается внизу; я бросилась вниз — и не спрашивайте, каким я его нашла, только
Мрачная тайна, в которую облеклась Флора при этих словах, остановила бы всякие пальцы, кроме проворных пальчиков, работавших над платками. Они двигались без перерыва, и внимательное личико, наклонившееся над ними, следило за шитьем.
— Не спрашивайте! — продолжала Флора. — Люблю ли я его и любит ли он меня, и чем это кончится, и когда за нами следят зоркие глаза, и, может быть, нам придется исчахнуть в разлуке, может быть не суждено соединиться… ни слова, ни звука, ни взгляда: они могут выдать нас! Нужно быть немым, как могила, не удивляйтесь же, если я буду казаться иногда холодной или Артур покажется холодным, есть роковые причины для этого. Довольно, молчание!
Всё это Флора высказала с таким страстным неистовством, точно сама верила своим словам. Впрочем, она и действительно верила всему, что напускала на себя.
— Молчание! — повторила Флора. — Теперь я сказала вам всё, я доверилась вам. Молчание ради Артура, а я всегда буду вашим другом, милое дитя, и именем Артура прошу вас положиться на меня.
Проворные пальчики отложили работу, и маленькая фигурка поднялась и поцеловала ей руку.
— Как вы похолодели, — сказала Флора, возвращаясь к своей обычной добродушной манере и сильно выигрывая от этого. — Не работайте сегодня, я уверена, что вы нездоровы, я уверена, что вы слишком слабы.
— Я только немножко взволнована вашей добротой и добротой мистера Кленнэма, рекомендовавшего меня той, которую он знал и любил так долго.
— Право, милочка, — сказала Флора, имевшая решительную склонность быть правдивой, когда успевала обдумать свои слова, — пока оставим этот вопрос, и лучше вам отдохнуть немножко.
— У меня всегда было довольно силы, чтобы работать, и я сейчас оправлюсь, — возразила Крошка Доррит со слабой улыбкой. — Я только взволнована вашим участием, вот и всё. Если бы мне посидеть минутку у окна, я бы сейчас же почувствовала себя лучше.
Флора отворила окно, усадив подле него Крошку Доррит и благоразумно удалилась на свое прежнее место. День был ветреный, и лицо Крошки Доррит скоро оживилось под влиянием свежего воздуха. Через несколько минут она вернулась к своей корзинке, и ее проворные пальцы забегали так же проворно, как всегда.
Спокойно продолжая свою работу, она спросила у Флоры, сообщил ли ей мистер Кленнэм, где она живет. Получив отрицательный ответ, она сказала, что понимает его деликатность, но чувствует, что он одобрит ее, если она расскажет свою тайну Флоре, и поэтому просит позволения рассказать. Получив позволение, она рассказала в немногих словах историю своей жизни, едва упоминая о себе, распространившись в горячих похвалах отцу; и Флора отнеслась ко всему с участием и нежностью, в которых не было ничего напускного и бессвязного. Когда наступил час обеда, Флора взяла под руку свою новую подругу, повела ее вниз и представила отцу и мистеру Панксу, которые уже сидели в столовой. (Тетка мистера Финчинга обедала на этот
В присутствии этих новых лиц она во всяком случае чувствовала себя неловко, тем более, что Флора заставила ее есть лучшие блюда и выпить стакан вина; но ее смущение еще усилилось по милости мистера Панкса. Сначала поведение этого господина внушило ей мысль, не художник ли он, набрасывающий эскизы для картины, так пристально глядел он на нее и так часто заглядывал в свою записную книжку. Но так как он не делал эскиза и толковал исключительно о делах, то у нее мелькнуло подозрение, что это один из кредиторов ее отца и в книжке у него записан долг. Его пыхтенье выражало негодование и нетерпение, а громкое фырканье казалось требованием уплаты.
Но тут опять ее сбило с толку загадочное и нелепое поведение мистера Панкса. Она сидела одна за работой после обеда. Флора ушла «полежать» в соседнюю комнату, откуда немедленно распространился запах чего-то спиртного. Патриарх дремал в столовой, разинув свой филантропический рот и прикрыв его желтым носовым платком. В эту минуту затишья мистер Панкс появился перед ней, дружелюбно кивая головой.
— Скучновато, мисс Доррит? — опросил он вполголоса.
— Нет, благодарю вас, сэр, — отвечала Крошка Доррит.
— За работой, как я вижу, — продолжал Панкс, пробираясь шаг за шагом в комнату. — Это что же такое, мисс Доррит?
— Носовые платки.
— В самом деле? — заметил Панкс. — Я и не знал. — И, не глядя на платки, но не спуская глаз с Крошки Доррит, прибавил: — Может быть, вам любопытно знать, кто я такой. Хотите — скажу? Я предсказатель судьбы.
Крошка Доррит теперь начала думать, что это помешанный.
— Я душой и телом принадлежу моему хозяину, — сказал Панкс, — вы видели моего хозяина за обедом. Но иногда я занимаюсь и другими делишками, частным образом, совершенно частным образом, мисс Доррит.
Крошка Доррит смотрела на него не без тревоги.
— Покажите-ка мне вашу ладонь, — продолжал Панкс, — мне хочется взглянуть на нее.
Она отложила на минутку работу и протянула ему руку с наперстком.
— Трудовая жизнь, э! — сказал Панкс ласково, дотронувшись до ее ладони своим коротким толстым пальцем. — Но для чего же мы и созданы? Ни для чего другого. Ага! — (Он сделал вид, что рассматривает линии руки.) — Что это за здание с решетками? Это общежитие. А кто это в сером халате и черной бархатной шапочке? Это отец. А кто это с кларнетом? Это дядя. А это кто в балетных туфельках? Это сестра. А это что за шалопай? Это брат. А кто заботится и думает о всех о них? Ага! Это вы, мисс Доррит.
Она вопросительно взглянула на него и, встретившись с его взглядом, подумала, что эти острые глаза смотрят гораздо добрее и ласковее, чем ей показалось за обедом. Но он тотчас же устремил их на ее ладонь, так что она не могла проверить свое впечатление.
— Теперь вот в чем вопрос, — продолжал Панкс, проводя своим неуклюжим пальцем по ее руке, — не я ли здесь притаился в уголке? Чего мне тут надо? Что за мной скрывается?
Он медленно довел палец до запястья, обвел им вокруг руки и повернул ее, как будто хотел посмотреть, что скрывается за ней.