Кроусмарш
Шрифт:
– Это в Кроусмарш-то?!
– Вот привязался. Говорю же, спокойно там сейчас.
– А как если мы припожалуем, нам-то придется все подчистую отдать своему барону. Чем жить-то будем, ведь ноги с голодухи протянем? – вновь вмешался старик.
– Не-э. С голодухи барон помереть не позволит. Продуктами до самого нового урожая обеспечит, а с урожая, стало быть, и вернете, а остальное все как есть ваше, ну в первый год. А и потом только пятую часть вам положит. Мы вон в этом году ничегошеньки не платим. Да не думайте, за два года все как есть возвернете – и станете себе жить-поживать. Я вон тоже не верил. Присмотрелся я к вдове одной, а
– Это кто же милорд – барон, что ли?
– Ну да. Он когда рыцарское звание получил, так мы все к нему в вассалы проситься стали, так он и не отказал – теперь милорд и есть.
– Про долги сказывай, – отмахнулся от перебившего рассказчика старик.
– Так вот, и денежки все при нас остались, и за год мы смогли расплатиться по долгу, потому как зимой никуда на заработки и идти-то не надо: приработок господин Андрэ, ну тогда еще господин, нам на месте устроил. В общем, уже через год мы за дома полностью посчитались.
– А с остальным как же?
– А остальное у нас свое было – говорю же, бабы с приданым были. Были, конечно, у нас и те, кто ни с чем пришли, так те только через два года рассчитались. Вот потому и говорю, что если надумаете, то только через два года сможете посчитаться.
– Погоди. Ты говоришь, Новак. А не то ли это село, что на берегу Быстрой, в лесу? Про него еще много чудного рассказывали.
– Все верно, старик. Оно и есть.
Старый Джон притворил за собой калитку и не спеша направился вдоль по кривой улочке, посматривая по сторонам. Впрочем, старым он вовсе не выглядел, высокий, крепкий еще мужик, разве только сутулится постоянно, но то от тяжкой крестьянской доли его к земле клонит, да седой как лунь: от прежней рыжей шевелюры и следа не осталось, хотя шевелюра и по сей день была густой, – вот только ни единого рыжего волоса что на голове, что в бороде с усами не сыщешь. Да лицо все в густой сеточке морщин – куда твоему неводу, – а так вполне крепок, еще и молодым форы даст.
Путь его был недолгим. Пройдя по улице до переулка, он свернул в подворье, как раз расположившееся на этом перекрестке справа по ходу. Едва калитка скрипнула давно не смазываемыми петлями, которые уже начала бить ржа, как раздался собачий лай и сторож метнулся к нежданному гостю, однако, не добежав с десяток шагов, замер, оборвав свой лай, но ластиться или вилять хвостом не стал – просто выжидательно уставился на гостя, которому вроде как и не возбранялось во двор заходить, но и к хозяйской семье он отношения не имел. Вот оповестил хозяина лаем, остановил гостя, а там пусть сам хозяин разбирается, а если этот еще шаг сделает, то пес лаять больше не будет, а молча набросится. И лучше его не вынуждать это делать: местные волкодавы против волков один в два выходить не боятся – куда человеку невооруженному с ним сладить, да и оружному поостеречься следует.
– Что, сторож, не доверяешь? И правильно, не я тебя кормлю – и не меня тебе привечать.
– Ты чего там с псом-то разговоры разговариваешь? – На порог дома, сложенного из бревен, вышел мужичок такой же крепкой стати, такой же сутулый, вот только годами помоложе, и седина у него только начала проклевываться, да ростом вполголовы пониже.
– А с кем же мне говорить, коли пес наперед хозяина встречать выходит?
–
– Вот по этой причине я к тебе и пришел. Присядем здесь. – Старик показал на большое бревно, уложенное вдоль стены и вытертое седалищами до блеска.
– А чего об том говорить-то, – присев рядом со стариком и откинувшись к стене дома, проговорил мужик, – вроде все уже обговорили. По осени оженим твоего Томаса на моей Энни, как и уговорились. Или ты уже передумал? – всполошился мужик.
– Что ж я, ума лишился от такой невестки отказываться? Твоя девка – первая красавица и хозяйка на селе, мой тоже не отстанет. Кто ж станет рушить такую пару?
– Тогда чего?
– А того, что пока она в твоей семье, а дело их обоих касаемо.
– Ну, говори.
– Помнишь того мужика в таверне?
– Это того, что в Кроусмарш-то ехать предлагал?
– Того самого. Так вот, решил я, что Томасу нужно ехать туда, ну а коли Энни вскорости ему женой, значит, то и ей с ним. Там церковь уже отстроили, так что оженятся, как и положено.
– Ты чего удумал-то, старый? Не позволю я своей дочери в то гиблое место ехать.
– А ты не кипятись, не кипятись. Послушай лучше. Как законной женой станет, то уже без твоего дозволения поедет, потому как при муже будет. Да только немного поздно будет. А так и свадебку сыграют – оно, конечно, без нас, но то грех невелик, – и золотые от барона получат, а нам те золотые в подспорье пойдут.
– Не пойму я тебя. Ты что ж, решил за счет деток наших нажиться? Так те деньги впрок не пойдут. Да и не отпустит их никто. Барон-то просто так золотыми разбрасываться не станет – осесть на своей земле заставит, своими арендаторами сделает.
– А здесь они арендаторами не будут, что ли?
– Ну, тут-то все привычно с детства, да и мы рядом, поможем.
– Поможем. Много ли от нас помощи? Сами едва концы с концами сводим, а ведь не из последних.
– Ты толком-то говори.
– А ты не перебивай, – огрызнулся старик. – Поедут, осядут, поглядят, что к чему, а если не враки все то, о чем нам тот мужик рассказывал, то тогда и мы подтянемся. Знаю, что хочешь сказать, да только ты о другом думай. О Новаке мы и допрежь слышали, и то, что там люди не в пример лучше жили, знали и раньше. Но тут другое. Вот собрался их сюзерен в Кроусмарш – и все они за ним потянулись, а ведь он никого силком не тянул, сами пошли. И куда? В самое гиблое место. Значит, барон тот стоящий. Ты вот все подначивал того мужичка, а я ведь помню, что был он там не один, были и другие – все сытые и холеные, куда нам. Оно, конечно, негоже деток одних отправлять, но, с другой-то стороны, на землю сами они пока не сели, договора с бароном не имеют, свободные как птицы – куда хочу, туда лечу. Мы через них, может, сможем лучшую долю найти.
– Да не верю я. Везде все одинаково – не нами заведено, и не нам менять, веками наши предки так жили, и еще века наши отпрыски проживут.
– Стало быть, девку не отпустишь?
– А не засидится она в девках. Сам сказал: первая невеста на селе.
– И от слов своих не отказываюсь. Как есть первая. Только вот скажи мне, где она сейчас?
– А то сам не знаешь? Гуляют где-то с твоим Томасом.
– А разве такое бывает, когда дети не по любви женятся, а родители все промеж собой оговаривают? Вот то-то и оно. Любят они друг дужку, и ты как хочешь, а я на пути их счастью не буду.