Кровь Асахейма

Райт Крис

Вальтиру не понравилось услышанное. Это не был путь стаи. Конечно, Ингвар вел себя странно после возвращения, но он вернулся всего несколько недель назад. Ему нужно было время, чтобы приспособиться и вернуться к старым привычкам.

— Уверен? — спросил он.

Волчий Гвардеец зарычал.

— Это мое решение, — прозвучал резкий ответ. — Ты, я, Ольгейр, Бальдр и щенок пойдем в этот набег. Ингвар останется здесь с Ёрундуром и укрепит решимость Сестер Битвы. Русс знает, здесь для них будет вдосталь работы.

— Он этому не обрадуется, — покачал головой Вальтир.

— Он и не должен. — Гуннлаугур угрожающе

размахивал молотом во время ходьбы. Боек раскачивался в сумерках, словно маятник. — Но мне нужна твоя поддержка. Ты за меня?

Это Вальтиру тоже не понравилось. За пятьдесят семь лет Гуннлаугур ни разу не просил его о поддержке. Он просто брал и делал — таков был порядок вещей. Теперь, похоже, все внезапно изменилось. Как будто вся уверенность Гуннлаугура, его знаменитая гордость и оправданная безрассудность в бою таяли на глазах.

На какой-то миг Вальтиру хотелось возразить, оспорить решение, принятое в отношении Ингвара, выступить в защиту разрушенного братства.

Но он не стал этого делать. Он присмотрелся к Гуннлаугуру, заметил подавленность и разочарование в осанке воина, слишком сильно сжатые на рукояти молота пальцы, почти незаметное напряжение в крупных шагах — и передумал.

Возможно, это было к лучшему. Охота — чистая, не замутненная враждой, — могла бы разогнать навалившуюся на душу тяжесть.

— Я всегда поддержу тебя, — сказал Вальтир, запинаясь, пытаясь вложить в голос больше уверенности, чем чувствовал на самом деле.

— Хорошо, — отрывисто произнес Гуннлаугур, так, как будто услышал то, что хотел. — Тогда займемся делом. Встречаемся у Врат Игхала.

— А потом?

Низкий, клокочущий рык вырвался из груди Гуннлаугура.

— А потом мы вырвемся из этой дыры, — ответил он, — и обрушим Хель на головы наших врагов.

Глава тринадцатая

Огромный, похожий на слиток раскаленного золота диск солнца закатывался за западный горизонт, заставляя его оживать в языках пламени, окрашивая небо в бронзовый цвет. Тени на ржавых песчаных равнинах начали удлиняться, сбегая ручейками по изгибам песчаных барханов и скапливаясь в неровных укрытиях противоположной от светила стороны. Дышать стало легче. Воздух по-прежнему был горячим, но из него ушла обжигающая, ошеломляющая тяжесть.

В лучшие времена закат на Рас Шакех был временем волшебства, когда над притолоками зажигались свечи и каждый спешил в одну из ста двадцати восьми городских часовен, чтобы участвовать в ритуале благочестия. Запахи корицы и масла гала поднимались от жаровен и кадильниц, переплетаясь с шелестом и гулом голосов верующих, возносящих молитву и надеющихся на чудо.

Однако в этот раз приход ночи не нес с собой ничего волшебного. Повсюду в Хьек Алейя пылали костры, на которых сжигались нечестивые тела чумных диверсантов. Костры, зажженные перед дверями часовен, теперь густо чадили из-за обуглившихся трупов проклятых. Запах горелого человеческого мяса, похожий на вонь пригоревшей свинины, повис облаком над узкими крышами и извилистыми улочками города.

Сожжение зараженных тел было единственным способом, позволяющим ограничить распространение инфекции. Оставленные без присмотра трупы быстро становились прибежищем для мух и личинок, разносивших болезнь. Сестры методично прочесывали

квартал за кварталом, хватая всех, у кого замечали признаки заражения, и даруя им милость Императора. Горожане угрюмо наблюдали за этим процессом, не до конца осознавая угрозу, которую представляли собой разносчики чумы, скрывающиеся среди них. Жителей возмущали жестокие меры, предпринятые для сохранения их собственных жизней. В Галикон поступали слухи о бунтах в бедных кварталах, о том, что семьи укрывают мутантов в подвалах и на чердаках и даже применяют силу, чтобы спасти их от огнеметных команд.

Пока это были не больше чем слухи, но все только начиналось. Все знали, что дальше будет хуже.

Ольгейр стоял на бастионе Врат Игхала в тени одной из бесчисленных защитных башен и смотрел на раскинувшийся внизу город. В отличие от своих братьев он не принимал участия в охоте. Все его силы были направлены на укрепление обороны города. Одни стены он латал, в стенах других зданий пробивал ходы и копал траншеи, чтобы обеспечить беспрепятственное движение техники. Космодесантник без устали работал весь день, таская и поднимая грузы наравне с механизированными погрузчиками, орал на смертных рабочих, сподвигая их на большее самопожертвование. Многие из этих людей были уже измождены, их отправили на строительные работы сразу после возвращения с южного или западного фронтов.

Ольгейру было жаль бедняг. Он с уважением относился к их жертве, видел боль на их лицах, знал, с чем им пришлось столкнуться на поле боя.

Но он не давал им пощады. Время поджимало, и буря подходила все ближе. Пока Сестры Битвы были заняты подавлением заразы, большая часть задач по укреплению обороны города легла на его плечи. И Ольгейр отнесся к этому со всей ответственностью, полностью отдавшись тяжелой изматывающей работе, как будто мог в одиночку перестроить весь город за те несколько дней, которые у них остались. Он таскался вдоль рядов мокрых от пота рабочих, растянувшихся от внутренних стен до внешних ворот, обеспечивая порядок, ругался, требуя увеличить поставки материалов, и сам расчищал завалы и барьеры там, где не хватало сил простым людям.

Но даже силы космодесантника имели свой предел. Когда последний луч солнца исчез за горизонтом, Ольгейр привалился к раскаленному камню внутренней стены и почувствовал, как пот, испаряясь, поднимается паром от его тела, словно от боков загнанной лошади. Каждый мускул ныл от боли, а контакты, соединяющие тело с силовой броней, неприятно зудели.

Он запрокинул косматую голову и втянул полную грудь теплого ночного воздуха, почувствовав дымный привкус на задней стенке горла. На него смотрели сверкающие серебристые звезды, плывущие по просторам темнеющего ночного неба.

— Хья, великан! — Знакомый голос донесся откуда-то снизу, из-под парапета со стороны архитрава ворот, где сейчас устанавливались новые батареи лаз-пушек.

Ольгейр улыбнулся и повернулся навстречу Бальдру.

— Как охота? — спросил он.

Бальдр ухмыльнулся. На его лице остались брызги крови, а длинные волосы разметались по плечам. Шлем был пристегнут к поясу, а меч покоился в ножнах.

— Они везде, — ответил он, вставая рядом с Ольгейром и присоединяясь к созерцанию городского пейзажа. — Убиваешь одного, и тут же откуда-то выскакивает другой. От такой работы пить хочется.