Кровь Асахейма
Шрифт:
— Давай.
Ёрундур отвернулся от корабля и внимательно рассмотрел Сестру Битвы. За броней явно тщательно ухаживали и следили, но и на ней были видны следы недавнего использования. На кирасе и поножах краска была стерта до голого металла. Как и все ее сестры, она воевала уже очень долго.
Каллия заметила взгляд космодесантника и, похоже, догадалась, о чем он думает.
— Работа в составе огнеметных команд, — прямо объяснила она. — Следующая смена через два часа.
Ёрундур кивнул. Он уже учуял запах костров.
— Многих поубивала?
Женщина
— Слишком многих. — Она поджала губы. — Твои братья убивают быстрее, чем мы. Я видела их в деле. Они смеялись, когда работа была сделана, покрытые кровью, которую не озаботились стереть со своих доспехов.
Каллия опустила взгляд.
— А вот я не могу смеяться. Это мои люди. Месяц назад мы оберегали их. Мы говорили, что грядет новый рассвет, начало Крестового похода. Даже когда их забирает чума, я скорблю, что столь многие должны умереть. Удивительно, как вы, Волки, умудряетесь наслаждаться резней.
— Не ждите, что мы будем похожими на вас, — пожал плечами Ёрундур. — Мы были такими созданы. К тому же вы за этим нас сюда позвали, разве нет?
Каллия взглянула на него без тени смущения.
— Это канонисса вас позвала. Многие из нас, я не буду называть имен, возражали. У Волков специфическая репутация.
Ёрундур хмыкнул.
— Слухи о нас преувеличены, — ответил он. — Ты говоришь открыто, сестра. Мне это нравится. И я отвечу любезностью на любезность. До того, как я прибыл сюда, я считал, что вы все — расфуфыренные сучки, напялившие жалкую пародию нашей священной брони и прикидывающиеся, что можете драться с нами наравне. Я думал, что вы тут все набожные и заносчивые.
Каллия подавила улыбку.
— «Расфуфыренные сучки»? — удивленно произнесла она. — Это… честно.
— Я стараюсь, — пожал плечами Ёрундур. — И не удивляйся. У нас долгая память. Ваши нападали на Фенрис не один раз.
— Не на памяти живущих.
Космодесантник фыркнул:
— На нашей памяти. Вы, может, и забыли, а мы — нет. Об этом сложены саги. Мы поем о том, как отправляли ваших святош домой, сорвав с них одежды, на кораблях, рассыпающихся на глазах.
Каллия вздохнула.
— Я уверена, что так оно и есть, — сказала она. — Но вы — воинственный народ. На Фенрис нападала и Инквизиция. Похоже, вы легко наживаете себе врагов.
— У нас нет врагов, кроме предателей и ксеносов. Если кто-то решает встать нам поперек дороги, то это их проблемы.
Каллия кивнула, словно найдя подтверждение каким-то своим мыслям.
— Возможно, это как раз то, что я имела в виду.
Ёрундур замолчал, неожиданно осознав, что наговорил слишком много. Обычно он не беспокоился по этому поводу, но Гуннлаугур настрого приказал им всем поддерживать дружеские отношения с союзниками.
— Но я не слежу за своими словами, — сказал он, неловко улыбаясь и выставляя напоказ длинные желтые клыки. — Ты ведь это понимаешь? Прости меня. Мы просто дикари. Дикари из ледяного мира, который делает нас черствыми и грубыми.
Каллия снова
— Я же не из школы для благородных девиц, — ответила она. — Но спасибо. Я не ожидала такой заботы о моих чувствах. Особенно учитывая, что мы все — как ты там сказал? — расфуфыренные сучки.
Ёрундур расхохотался в голос, отхаркнул очередной комок мокроты и закашлялся. Он сильно хлопнул Каллию по плечу, и этот удар голой ладонью по силовой броне отозвался болью.
— Ты мне нравишься! — заявил он. — Кровь Русса, похоже, что никогда не закончатся чудеса в галактике!
Каллия была в этом не так уверена.
— Наверное, нет, — произнесла она, плавно отодвигаясь от Волка, — но у меня есть срочные дела. Я поговорю с канониссой насчет сервиторов.
Ёрундур поклонился, по-прежнему улыбаясь.
— Это может подождать, — сказал он. — Моя работа на сегодня почти закончена.
Каллия вопросительно подняла бровь:
— Тебе нужно отдохнуть?
— Нет-нет. Мои братья охотились в этом городе без меня. Скоро они отправятся во тьму пустошей, и мне придется взять на себя их обязанности.
Каллия посмотрела на него с неприязнью:
— И ты будешь убивать наших людей с такой же радостью, как и они.
Ёрундур ухмыльнулся, криво и немного виновато.
— Может, даже с большей, — признался он.
Ингвар внимательно наблюдал за Гуннлаугуром. Волчий Гвардеец говорил со всеми, но избегал встречаться с ним взглядом. Он смотрел на всех, кроме Ингвара.
«Он что-то задумал. Такое, о чем не хочет мне говорить».
Ингвар почувствовал, как внутри словно что-то оборвалось. Он надеялся, что разговор в Галиконе, каким бы трудным он ни был, разрешил их спор. Никому не хотелось поддерживать натянутые отношения.
Но Гуннлаугур всегда отличался гордыней. Он был прирожденным воином, ощущал себя счастливым только тогда, когда в руке был болтер, а перед глазами — добыча. Он никогда не знал, как вести себя где-то, кроме поля боя. Волчий Гвардеец был не столько нетерпим к иной точке зрения, сколько не понимал, как другое мнение вообще может существовать. Путь Русса, жестокая жизнь на твердом льду, возвышенное состояние Небесного Воина — больше для него ничего не существовало. Так же, как сестры истово верили в абсолютную божественную природу Императора, так и Гуннлаугур считал, что наследие примарха, прочно укоренившееся в анналах Фенриса и освященное тысячелетиями войны, безупречно.
Ингвар не мог винить его за это. Он и сам когда-то думал так же. И для того чтобы пошатнуть эту веру, потребовалось многое.
«Ксеносы из породы тиранидов, миллионы за миллионами, превращают космос в настоящий ад, горящий от злобы улей, и застилают свет Терры. Их корабли! Огромные и разбухшие, как самостоятельные миры, извергающие потоки корчащихся и истекающих слюной существ.
Мы не можем с ними сражаться. Они нападают снова и снова. Этому нет конца. Каллимах, этому нет конца!»