Кровь боярина Кучки
Шрифт:
На торговой площади за переспой ближе всех к дороге стоял шустрый булгарин. В одной руке держал повод старой кобылы, в другой - верёвку от огорлия согбенной рабыни.
– Эй, не проходите зря!
– почти без чужого выговора возглашал он по-русски.
– Эй, не проходите зря, мой товар умильно зря! Чудо-чага не стара, семижильна и бодра. Вот служанка для стола! Вот утеха для одра!
Рабыня повела глазом из-под понки, окликнула богатого с виду чужестранца:
– Здравствуй на много лет!
Род насмотрелся в Испании не таких бедных, а изобильных торгов рабами, от которых сердце захолынывало, потому прошёл, низко опустив голову, тихо примолвив в ответ на зазывное приветствие:
–
Булгарин тем временем уже выхвалял кобылу:
– Ни сапата, ни горбата, животом не надорвата, бежит - земля дрожит, упадёт - ей-Богу, лежит! Купи, бачка, кобылу!
Этот наглый призыв был перекрыт робким голосом рабыни:
– Не хочешь признать, Родислав Гюрятич?
Род застыл как заговорённый и возвратился не мешкая к коню-рабу и человеку-рабыне.
– Возьми, бачка, кобылу. Всего две гривны!
– обрадовался булгарин. Но, видя, что гость засмотрелся на женщину, объявил: - Чага стоит шесть гривен!
Поймав пригоршней горсть золотых, он долго смотрел, как этот то ли урус, то ли правоверный араб уводит его рабыню. Удачный день!
– Как ты узнала меня, Мякуша? Я тебя не уз нал, - задыхался от счастья Род.
– Немудрено, Родислав Гюрятич. Стары мы стали. А я гляжу: вроде ты. Боюсь ошибиться. Ишь ка кой чужестранец! Стало быть, из дальних краёв… Вспомнила, что под левым ухом у тебя знадебка [478] не видно её: власы густы, как у молодого. А ветром их отодвинуло - и вот она, знадебка, объявилась!
[478] ЗНАДЕБКА - родинка.
– Как же ты угодила в рабство?
– вёл её Род неведомо куда.
– Ой, тяжко говорить! Хожу сызнова в издирках, как нищенка на Софийской паперти в Киеве, помнишь?
– Где тебя Первуха Шестопёр глазом приласкал?
– улыбнулся от тёплых воспоминаний Род.
– Мы ведь с Первушей из Киева утекли, когда власть сменилась, - стала рассказывать Мякуша.
– Однако он не служил больше своему князю. Мы сюда, на мою родину, в Новгород утекли. Правда, убийца-мор сгубил всю родню. Опереться не на кого. Да что нужды! Первуша мытником [479] смог устроиться. И зажили мы, аки у Христа за пазухой. Грустили, деток Бог не даёт. А теперь скажу: слава Богу! Жизнь такая: то геенна, то преисподняя. Новый великий князь Андрей-суздалец сровнял Киев с землёй, пожелал и нам той же участи. За что опузырился? Должно быть, за непокорство.
[479] МЫТНИК - сборщик податей.
– Тшшш, Мякуша, душа моя!
– истиха оглянулся Род.
– За нами неведомый человек следит.
– Каков человек?
– перепугалась Мякуша.
– Кметь? Обыщик? Чей? Кому мы в понадобье?
– Простой человек, - успокоил Род.
– Платье смурного сукна [480] . Стало быть, показалось. Продолжай далее.
Он перевёл свою спутницу на Софийскую сторону. Свернул на Славкову улицу, на Косьмодемьянскую, затем на Рогатицу, всю в богатых теремах. Здесь было особое многолюдье.
[480] СМУРНОЕ СУКНО самотканное, из тёмной шерсти.
– Суздалец, по Гюргиеву обычаю, перекрыл Торжок, - поведывала Мякуша.
– Хлеба в Новгороде не стало. Сызнова - голодуха! Кмети Андреевы
– суздальская стрела возьми да и угоди в икону. Богоматерь сразу - к врагам спиной, ликом к городу. Из святых очей - слезы. Одна капнула архиепископу на фелонь [481] . Что тут стряслось! Все небо помрачилось. На суздальцев напал ужас. Новгородцы их гнали до самых своих границ. Десять суздальцев отдавали за гривну, как задарма. А вернулись - хлеба-то нет! Грош цена победе! Четверть ржи - гривна серебром. Пришлось с суздальцами мириться. Своего князя выгнали, который их защищал. Взяли Андреева посаженника. Вот меня, новгородку, и продаёт булгарин в моем собственном городе…
[481] ФЕЛОНЬ - риза священнослужителя.
– Обожди, Мякуша, - остановился Род.
Оставив женщину, он вернулся на несколько шагов к странному преследователю. Чего соглядатай хочет? Лицом купец, а одеждой - смерд.
– Пошто шествуешь за нами? Ты кто?
Это был ещё весьма крепкий человек. В озорном взоре нечто вдавни знакомое.
– Я-то новгородеч. А ты кто, немеч?
– Никакой я не немец, - пытливо всматривался в новгородца взывавший к памяти Род.
– Моё имя Родислав Гюрятич Жилотуг. Мои корни здесь. Так же, как твои.
Преследователь широко улыбнулся.
– Корни здесь, а Богомил Соловей давно там, - указал он на небо.
В следующий же миг они бросились обнимать друг друга.
– Я говорил, Бог даст, свидимся, - задыхался в лапах богатыря Зыбата Нерядец.
– Жизнь прожили, а все-таки свиделись.
– Почитай, весь день разыскиваю тебя, - не отпускал его Род.
– Значит, ты за мной шествовал?
– Вовсе не за тобой, - высвободился наконец Зыбата, - Я шествовал за ней, - указал он на подступающую Мякушу.
– Знаешь его?
– обратился к Мякуше Род.
Она резко затрясла головой:
– Не ведаю, кто таков.
– А Первуху Шестопёра ты ведаешь?
– сощурил глаза Зыбата. Поскольку оба, настигнутые им, онемели, ничего не в силах понять, он продолжил: - Муж твой, Мякуша, бежал от своего господина, нашёл спасение у меня, попросил укрыть Христа ради. Долго по его мольбам я искал твоего покупщика. В Великих Булгарах прежде цасто бывал, знакомых оттуда много. И вот сегодня нашёл булгарина. Указали. А этот, мой давний спаситель, - кивнул он в сторону Рода, - ни раньше ни позже перекупил тебя. Как было за вами не увязаться?
– Где муж? Веди к нему!
– бросилась к Зыбате Мякуша.
Они пошли, держа её меж собой, как охраныши.
– Живу я на Розважи в Красных Плотниках [482] , - сообщил Зыбата.
– Все новгородские улицы обошёл, а Розважь пропустил, - сокрушался Род.
– Вот Славянский конеч минуем, - вывел их Нерядец на площадь, - там будет недалеце.
Далече ли было до Славянского конца, Род забыл заметить. Пришлось непредвиденно задержаться.
– Что за глота на торгу?
– удивилась Мякуша.
[482] КРАСНЫЕ ПЛОТНИКИ - краснодеревщики.