Кровь боярина Кучки

Полуян Вадим Петрович

–  Друг, - прохрипел несчастный по-кыпчакски.
– Чаушнара нет. После твоих чар… он, как сайгак, побегал и упал. Испустил дух. Царица в лапах Семендера… Надим велит тебя убить. Прислал Ануширвана… Я помешал… Беги! Сюда придут… На площади у ашханы араб Абу Хамид… спасёт… Он… только он… О, тьма!

Белендшер вытянулся и застыл навеки.

Род подошёл к окну, выбил оконницу со ставней. В палату хлынул ранний синий свет. Светильник стал почти не виден. Утренняя свежесть вытеснила кровавый запах. Род вышел в сад, обвёл тоскливым взором чужие, незнакомые деревья. У глиняной куфы с остатками зелёной

дождевницы увидел заступ. Под деревом с оскомными плодами, похожими то ли на вишню, то ли на сливу, вырыл яму. Два трупа рядышком легли в могилу. Род не вернулся в дом, а вышел на дорогу.

Сельга скоро кончилась. Колючая сухая степь внушала Роду: мы чужие! Вот мазанки подградья. Чужесть, пыль, как в Шарукани. А народ уже бежит спросонок. Краснотелые мужчины в грубых одеждах из портяной [463] ткани, с топорами, креноватыми ножами и мечами у поясов. Женщины, укутанные в бисерные понки - одна рука свободна, - с бронзовыми, медными коробочками и ножами на груди. Род усвоил одно слово на кукразском языке.

–  Куда?
– остановил он двух бегущих.

[463] ПОРТЯНАЯ - грубая, пеньковая, посконая.

–  Майдан, майдан, - ответили они.

Понял, что на площадь.

И в самом деле площадь гудела, как киевское вече в день убийства Игоря Ольговича.

Перед глазами Рода колыхалась зелёная чалма. Её владелец повысматривал в толпе кого-то и оглянулся. Смуглое округлое лицо с большими черными глазами, с ухоженной черно-серебряной бородкой. Глаза при виде Рода оживились.

–  Клянусь Аллахом, ты русич, - произнёс он чисто по-славянски, мягким, сладким голосом.
– Ты хочешь посмотреть на погребение?

По выговору обладатель дорогой чалмы живал, скорее всего, в Суздале, нежели в Киеве.

–  Бывал в моих краях, мудрейший?
– спросил Род.

–  Ростов, Владимир, Ярославль, - охотно перечислил путешественник.
– Будь на то воля всевышнего Аллаха, посетил бы Новгород Великий, но… Что ж мы тут увидим? Взойдём на кровлю вот этой ашханы, - указал он на ближайший белокирпичный дом. И Род при этом вспомнил Белендшера, говорившего об ашхане на площади.

–  Араб, тебя зовут Абу Хамид?
– на всякий случай спросил он.

Вот я перед тобой, - ответил незнакомец.
– Абу Хамид ал-Гаранти к твоим услугам. Араб я иберийский [464] , родом из Гранады. Ты о такой земле не ведаешь?

Соль в Киеве, я слышал, иберийская, - припомнил Род.
– Ещё вкушал у князя иберийские ветры, пирожки такие сладкие.

Абу Хамид невольно улыбнулся:

–  Где тебе хорошо знать мою страну? Один Аллах все знает лучше всех, ибо он самый мудрый, самый могущественный и щедрый, самый снисходительный и милосердный.

[464] ИБЕРИЯ - древнее название Испании.

Тем временем хозяин ашханы открыл им вход наверх. Они взошли на кровлю.

Перед белокирпичной двухпрясельной [465]

громадою дворца сияли позолотой два широкоплечие болвана. Между ними на четырёх столбах высилась ладья с маленьким срубом у кормы. Посреди ладьи старуха в чёрном устилала стёгаными покрывалами, подушками из греческой парчи широкую скамью.

–  Ядшудш, Мадшудш, - сказал араб, указывая на болванов.
– Ангел Смерти, - кивнул он в сторону старухи.

[465] ДВУХПРЯСЕЛЬНЫЙ - двухэтажный.

По сторонам стояли два помоста. На одном сидели девять человек в белых одеждах.

–  Девять судей Эталя, столицы всех кукразов, - пояснил Абу Хамид.

О другом помосте с затейливой хороминкой из свежего пластья он не сказал пока ни слова.

Уныло зазвучали длинные сопелки в устах гудцов. С дворцового крыльца стало спускаться шествие. В центре его над головами плыли высокие носилки. На них лежал вчерашний возвращенник к столь недолгой жизни. Он был в блестящих сапогах, в парчовом подпоясанном кафтане с золотыми пуговицами, в собольей шапке. Его подняли на ладью и положили на стёганое покрывало, обрамив подушками. К одру покойного принесли мёд, плоды, травы благовонные, хлеб, мясо, лук. Оружие - налучье, колчан со стрелами и обоюдоострый меч - сложили в изголовье. Тут же внесли собаку, раскроили надвое и бросили в ладью, ввели по паре коней, коров и, изрубив мечами, оставили в ладье. В придачу к ним зарезали петуха с курицей.

–  Призываю Аллаха и его ангелов в свидетели, я на такое варварство взираю, как и ты, впервые, - обратился к Роду Абу Хамид.
– Конечно, пересказывали мне весь этот обряд кукразов не единожды, а вот воочию узреть не доводилось.

–  Вон, вон!
– перебил Род.
– Куда они пошли?

Он углядел, когда Текуса отделилась от процессии и поднялась на тот, второй помост с затейливой хороминкой. След в след за ней шёл Семендер. Они вошли в чертог.

–  Ах, - сморщился араб, - дикий обряд совокупления. Сейчас преемник Чаушнара возляжет с овдовевшею царицей и скажет: «Если б ты не сделала сего, то кто бы посетил тебя?»

–  Чего… сего?
– не справился с дыханьем Род.

–  Ну, перед тем её же спрашивали: «Хочешь умереть с ним?» То есть с мужем. Она сказала: «Да!» Вестимо, против воли.

–  О, Сарагурь!
– вырвалось из самой души Рода.

Он с горечью подумал, что Семендер дождался своего.

–  Бедняжка Сарагурь надеялась на твою помощь, - прямо в ухо прожурчал Абу Хамид, - Ты чародей! Однако не рассчитал по молодости: слишком много влил своей силы в немощное тело сразу. Старик просто не выдержал…

Между тем поникшая Текуса и довольный Семендер сошли с помоста. Царицу подвели к чему-то сделанному наподобие колодезного сруба. Она стала на руки мужчин и заглянула в сруб. Старуха Ангел Смерти подошла и трубно вопросила по-кукразски. Тут же перевёл Абу Хамид:

–  Что видишь?

Надтреснутым металлом прозвучал ответ Текусы:

–  Вижу здесь отца и мать свою.

Её спустили с рук и снова подняли. Опять тот же вопрос. Она ответила:

–  Теперь я вижу всех своих умерших родственников.