Кровь боярина Кучки
Шрифт:
Вот с каждым шагом стала приближаться фигура справно одетого старика, стоящего посреди дороги одним плечом к Владимиру, другим к Боголюбову, а лицом к лесу.
– Что колеблешься, старче?
– спросил Род, подойдя.
– Не надумаю, куда путь держать, - глухо произнёс старик.
– В Боголюбове душу вынут, во Владимире калиту, а в лесу к двум стволам привяжут да и разорвут пополам. Ты-то куда путь держишь? От убийц к татям?
– Разве уж и в столице татьба?
– удивился Род.
– Попы по улицам носят иконы, усовещивают зыбёжников. Однако рано ещё переставать бояться.
–
– В корень зришь!
– обрадовался старик.
– Вот туда и пойдём покуда…
Он споро зашагал впереди, свернул на первый просёлок, и они пошли лесом.
– Я ожидал, старче, - признался Род, - что народ в клочки разорвёт всех убийц Андреевых, а гляжу, подвергли избою верных государю слуг, головники же глядят героями. Так ли уж здесь не любили Андрея Гюргича?
Старец, словно оглохший, шагал, посапывая, потом вдруг спросил:
– За что его любить?
– Н-ну… - несколько растерялся Род.
– Андрей дал Владимиру славу Киева. Я двадцать лет на родине не был. Загляделся - шапка упала! Златоглавые храмы, Золотые и Серебряные ворота, дворцы на зависть франкскому королю Фредерику…
Старец долго кряхтел, не спеша с ответом, и промолвил негромко:
– Держава в золоте, а народ в дерюге.
Белый кремль Покровской обители встретил паломников настороженной тишиной. В привратницкой долго не отпирали. Род отбил кулаки, стуча. Наконец засовы загромыхали.
– На стену надобно подыматься, дабы разглядеть, много ль вас, кто такие, - объяснил привратник и присовокупил: - Время тёмное!
Им предложили, поскольку вся братия на всенощном бдении, переночевать в привратницкой. Род и старец вытянулись на одной длинной лавке головами друг к другу.
Проснувшись, Род уж не застал старца. Тот отправился в паломничью трапезную. Пришедшим монахам, пригласившим его туда же, Род объявил, что не мыслит о еде, ему бы поскорее увидеть княжича Глеба, обитающего в этом монастыре.
– Княжича Глеба?
– переглянулись монахи.
– Глеба Андреевича, - подтвердил Род.
– Глеба Андреевича?
– Они снова переглянулись, - А ты кто таков, Божий человек?
Род назвался. Монахи ушли, перешёптываясь, то ли таимничая [504] , то ли творя молитвы. Такое их поведение удивило Рода, но не обескуражило. Он трепетно ждал. И хотя из богатого заморского гостя превратился в последнего местного бедняка, не терял надежды осуществить замысел, рождённый в златоглавом Храме Богоматери. Главное, уговорить сына покинуть монастырь. Затем скрыться в Букаловой келье, с помощью мужиков из Олешья соорудить лодью, а там с вёслами да под парусом - из Оки в Волгу, из Волги - в Каму… «Славен и преславен город Хлынов град!»
[504] ТАИМНИЧАТЬ - секретничать.
Вошёл монах. Долго молча взирал на погруженного в мечты Рода. Что за любопытный монах? Вот он падает на колени, кланяется земно, поднимает лик… Глеб! На нём клобук - камилавка с черным покровом…
–
– Слава тебе, Христе избавителю, Христе жизнодавче!
– шепчут его губы.
– Ты в клобуке? Ты монах?
– Облёкся в броню веры и любви и шлем спасенья восприял, - опустил голову Глеб. Род не находил слов. Молчание становилось невыносимым. Тихий сыновний голос произнёс ещё тише:- Мыслил, нет тебя в живых. Вчера узнал, что и государя-батюшку Андрея Георгиевича мученически лишили жизни и среди лиходеев - стрый мой Яким Степанович. Тяжки, неподъёмлемы грехи мира сего. Давно готовился его покинуть. Нынешней планощью принял чин иноческий.
Род стиснул лицо в руках:
– Боже мой! Боже мой!.. Стало быть, ты теперь не пойдёшь со мною?
– Я пойду со Христом… Мне пора.
Отцовский рассказ о несостоявшейся казни Глеб выслушал, опустив очи долу. Видимо, молился мысленно, благодаря Бога. До чего ж худ и бледен!
Род приблизился к сыну:
– Попрощаемся, Глебушка…
Инок навстречу отверстым объятьям отеческим поднял десницу, чтоб осенить крестным знамением… Отец надолго припал к невесомой от постного жития сыновней деснице.
Как оправдание прозвучали над ним слова:
– Я принял от иерея целование Отца небесного… Прости меня, новоначального монаха, покинувшего бренный мир, обречённого миру нетленному…
Выйдя из врат обители, Род брёл, не ведая куда, и не утирал слез.
Солнце начало припекать. Он не расстегнул верхнего платья: холод одиночества был сильнее солнечной жары.
Подходя к Владимирской дороге с просёлка, сначала услышал пение, затем, вывернув из-за леса, увидел длинную вереницу людей с великокняжеским стягом во главе. Поднявшись на торный путь, он влился в шествие плачевопльствующих, под надрывные звуки «со святы-ми у-по-ко-о-ой» миновал предградие и вместе с сонмом скорбящих остановился у Серебряных ворот. Здесь ожидали владимирцы своего покойного государя.
– Страсти какие в Боголюбове!
– молвил один из них.
– Гляди-ка, на нашем игумене Феодуле и демественнике [505] Луке лиц нет. Сплошные ужас и скорбь!
– вторил ему другой, кивая на двух монахов в печальных ризах, начавших панихиду у гроба.
Род про себя отметил, что эти два священнослужителя, посланные доставить убиенного князя в столицу, остались надолго потрясёнными, попав из молитвенного духовного мира в кровавую плотскую суету.
[505] ДЕМЕСТВЕННИК - мастер старинного церковного напева.
Икона Богоматери, принесённая горожанами ради жалевой встречи, была Роду знакома. Он видел её в златоверхом храме, где обрёл сына. Сейчас подле неё стоял представительный иерей в сверкающей митре.
– Кто это?
– спросил Род.
– Протопоп Микулица, - отвечали ему.
– Это он вместе с государем доставил из Вышеграда нашу Заступницу и остался с нами. Теперь нет больше государя.
Отвечавшая женщина отвернулась, отирая слезы черным концом повоя. Стоявшая рядом с ней громко запричитала: