Кровь боярина Кучки

Полуян Вадим Петрович

–  Один сумею порешить тебя, проклятый солнцепоклонник!
– пообещал оставшийся в живых.

Род, сидя на траве, пока кипела драка, пытался снять храпы с ног. На сей раз попалась сыромять такая - не разорвёшь её, хоть лопни. А узел до того хитёр, не разгадаешь. И все же пальцы Рода нащупали в нем слабину. Жила начала распутываться. Хотя бы времени чуть-чуть побольше! Головник уж близко. С ним, по ногам связанный, не справишься.

По вытянутым пальцам, по подкрадыванию быкоподобного убийцы Род понял, что тот намерен удушить его, как рыжего. Способней

будет раздевать. А после можно разодрать на двух берёзах нагого мертвяка. Что ж, мёртвым быть разорванному лучше, чем живым.

–  Йа-а-а!
– завопил безумный людозверь, бросаясь к Роду.

Но хотя руки смертника были свободны, не произошло борьбы. Кат ткнулся мордой в землю. В спине его торчала тонкая короткая стрела. Обычно в этих безотказных стрелах - яд. Они не поражают глубоко, достаточно укола.

Род глянул по-над росчистью. В просвете просеки в трёхстах шагах, на расстоянии дострела, увидел всадника. Тот подскакал, сминая росную траву, взбивая земляную ископыть…

–  Повремени, боярин! Чуть повремени…

Нож резанул по храпам. Ноги свободны. Род - в объятьях Силки Держикрая…

7

Хвойное сушьё в костре искрило. Из чащи раменья [501] виделось поле с булавочной луной в июньском светлом небе.

–  Вот уж и червец стали именовать по-новому - иунем, - завязывал беседу Силка.

Молчание…

–  Сегодняшняя ночь - купальная, - объявил Силка.
– Вскорости наступит час цветения разрыв-травы.

[501] РАМЕНЬЕ - лес рядом с полем.

–  Когда нальёшь мне кипятку?
– поторопил Род безучастно.
– Никак не уйму дрожь.

–  Далече ускакали мы от страшной той поляны, а ты не успокоишься, боярин, - вздохнул Силка.
– Потерпи чуть. Мой горшочек-скорокип уж начал запузыриваться… - Он сунул руку под одежду, достал с груди перстень Жилотугов.
– Вот… вынул из руки убитого головника. Так зажал, едва извлёк. Три чужих смерти враз вместо одной твоей, и всё - перстень!

Род молча взял реликвию. Потом спросил:

–  Что в поле смотришь?

–  Так ведь там кони наши застреножены, - ответил Силка. Переждав молчание, он вновь воззрился на пепелёсый небосвод над синим морем ржи: - Напасть какая нынче на луну: не наливается, а будто усыхает на подъёме…

В то же время он заметил, что господский взгляд блуждал не в небе, а в огне костра, будто в нем бывалец-господин искал некую тайну. Однако потерявший дар воспитанник волхва, как ни сосредоточивался, ничего в огне не видел.

–  Ну что уставился?
– вскинулся он на Держикрая.
– Гляди в поле на свою луну.

–  Я на коней гляжу, - оправдывался Силка. Оставшись без ответа, надеясь все же завязать беседу, он свернул речи на иное: - Вчера, едва подъехал

к храму за твоей милостью, узрел юного инока. И тут-то инок мне поведал, что ты пойман княжескими кметями. Я опрометью - к боярину Якиму, бух ему в ноги: спасай-де господина моего! Он - во дворец. Оттуда возвратился тучей. Я раным-рано подкараулил, как тебя везли на казнь, и… вовремя поспел! Спас тебе жизнь…

Род слушал уже в третий раз о подвиге слуги. И в третий раз как эхо повторил:

–  Ты спас мне жизнь!
– И с горечью прибавил: - Кому она нужна? Разве вот сыну? Юный инок вовсе и не инок. Это мой сын.

Очи Силки в отсвете костра расширились, как у обрётшего ночное зренье филина.

–  Вот оно как, боярин? Пригож твой сын! Я сразу заподозрил сходство, сам себе не веря… Большую жизнь за сорок лет ты прожил, взрастив такого сына!

–  Не я его растил, - признался Род.
– А жизнь - большая… Множество людей… То появляются, то исчезают… Иные возвращаются… А я средь них - наедине с собой… Опять ты смотришь в поле?

–  Луна совсем исчезла, - испугался Силка.

–  Должно быть, хмарью заволочена?
– предположил Род.

–  Нет, небо не моложное.
– Силка снял горшок с костра.
– Вот кипяток, боярин. Заваривай! Пусть крепость зверобоя дрожь в тебе уймёт.

–  Боюсь я за Якима, - отхлебнул Род зелёный кипяток, - Введёт его моя судьба в великий грех! Помнишь, что ты подслушал?

–  Как не помнить?
– пососал Силка сахарный сколок и отпил.
– Дословно помню: «Если братцу не дадут жить, клянусь убить самовластца!»

–  Ему не ведомо, что я остался жив, - вслух размышлял Род.

–  Зря ты боишься за боярина Якима.
– Силка отёр губы рукавом.
– От страшных слов до страшных дел… ух, далеко! А хоть бы и исполнил клятву… Наш нынешний властитель - такая ноша на плечах народа, слишком долго не протащишь. И тиуны, и мытчики Андреевы овец умеют превратить в волков. Нельзя так помыкать людьми!

Род дул на кипяток, отхлёбывал и снова дул.

–  Не торопись, Силантий, - молвил он.
– Все властелины - тяжкий груз. И чем их больше, тем тяжельче. При Гюргии не жизнь была, а кровь. Андрей хотя и кулаком, да обуздал князей. Боюсь, с его безвременным уходом нас, северян, ждёт лютая судьба южан. Не хочу этого. Теперь вот даже сокрушаюсь, что не попригожу напоследок говорил с великим князем. Промеж нас не государственные, а сердечные дела. И все ж таки не попригожу…

Силку, видимо, не пронимали речи Рода. Или он попросту не понимал господских дум. Опять глядел из чащи в поле…

–  Ой, что с луной?
– вскочил он вдруг.
– Вновь обозначилась… Сперва черна, потом кровава, а теперь двулика… Одно лицо зелёное, другое жёлтое… А посреди неё два ратника секутся обоюдоострыми мечами… У одного кровь из головы… Другой белеет ликом, как молоко текущее…

Род тоже встал, всмотрелся и быстро вышел в поле:

–  Гаси костёр. Седлай коней.

–  Помилуй, Родислав Гюрятич! Што с тобой?
– ополохнулся Силка.