Кровь и песок
Шрифт:
Дома Гальярдо не скрывал своего отчаяния. Раздраженный упорным молчанием жены, не подымавшей на него глаз и избегавшей отвечать на вопросы, чтобы не завязался разговор, эспада разразился однажды криком:
— Проклятая жизнь! Хоть бы миурский бык подхватил меня на рога в воскресенье да так подбросил вверх, чтобы меня домой притащили на носилках!
— Замолчи, несчастный! — крикнула донья Ангустиас.— Не искушай бога, не накликай беды!
Тут, чтобы не упустить случая и лишний раз польстить эспаде, в разговор вмешался зять со своими поучительными наставлениями:
— Не обращайте внимания на его
В воскресенье Гальярдо предстояло выступить в последней корриде за этот год. Против обыкновения он провел утро без обычных смутных страхов и тягостных предчувствий. Он беззаботно одевался, чувствуя приятное нервное возбуждение и прилив сил.
Какое наслаждение кружить по желтому песку арены, вызывая своей дерзкой отвагой восторженные восклицания тысячной толпы! Истинная радость лишь в его искусстве, дающем успех и кучу денег, а все остальное — семья и любовные связи — только осложняет жизнь и причиняет огорчения. Ну, сегодня он покажет себя на арене! Он испытывает какой-то особенный прилив сил, ни следа тревоги или страха, словно его подменили. Ему не терпелось поскорее ступить на арену, а ведь обычно он изо всех сил старался оттянуть страшный час. Раздражение, вызванное семейным разладом, и уязвленное самолюбие покинутого любовника искали выхода в схватке с быками.
Когда подъехал экипаж, Гальярдо прошел через патио, не обращая внимания на взволнованных женщин. Кармен не показывалась. Ах, эти женщины! Они способны лишь отравить человеку существование. Только в кругу мужчин можно повеселиться, найти верного друга. Взять хотя бы шорника. Стоя перед зеркалом, он любуется своим выходным костюмом, полученным в подарок от эспады и перешитым по его фигуре. Пускай он болтлив и смешон, но он один стоит куда больше, чем вся семья. Уж этот никогда не покинет Хуана.
— Ты заткнешь за пояс самого Роже де Флора,— весело бросает ему матадор.— Садись со мной, я подвезу тебя к цирку.
Сияя от гордости, зять усаживается рядом с великим человеком. Наконец-то можно проехаться по улицам Севильи и показаться прохожим в экипаже среди шелковых плащей и шитых золотом костюмов тореро.
Цирк был полон. Последняя осенняя коррида привлекла толпы зрителей не только из города, но также из окрестных сел. Места на солнечной стороне кишели деревенскими жителями.
С первой же минуты сказался нервный подъем Гальярдо. Он держался вдали от барьера, искал встречи с быком, дразнил его, а пикадоры между тем ждали, когда бык повернется, чтобы броситься на их жалких кляч.
Зрители, казалось, были предубеждены против тореро. Ему, как и всегда, аплодировали, но громкие возгласы восхищения раздавались чаще с теневой стороны, где ровными рядами белели шляпы, а не со стороны, залитой солнцем, где волновалась пестрая толпа и многие, скинув пиджаки, сидели в одних рубашках.
Гальярдо угадывал опасность. При первой же неудаче половина цирка вскочит на ноги и осыплет его бранью, упрекая в неблагодарности к тем, кто создал ему имя. Первого быка он убил без особого успеха. Он бросился вперед на рога с обычной отвагой, но шпага наткнулась на кость. Поклонники тореро зааплодировали. Удар был нанесен метко, и тореро не виноват, если его усилия оказались бесплодными. Он приготовился к повторному
Держа мулету перед глазами быка, эспада спокойно откинул шпагой бандерильи, вонзившиеся в шею животного. Матадор готовился прикончить быка. Острием шпаги он отыскал чувствительное место между рогами и напряг все силы, чтобы всадить лезвие; но бык только вздрогнул от боли и мощным взмахом головы отбросил стальной клинок.
— Раз! — послышался насмешливый возглас из рядов на солнечной стороне.
Проклятие! За что эти люди так несправедливы и враждебны к нему?
Гальярдо снова ударил и на этот раз попал метко. Пораженный в жизненный центр мозга, бык рухнул наземь, как от удара МОЛНИИ; рога его зарылись в песок, ноги застыли в воздухе.
С теневой стороны послышался гром рукоплесканий, между тем как с дешевых мест раздались свист и ругань:
— Прихвостень! Аристократ!
Повернувшись спиной к своим недругам, эспада взмахом мулеты и шпаги выразил благодарность рукоплескавшим ему почитателям. Задетый бранью простолюдинов, которые еще недавно восторженно приветствовали его, он в гневе сжимал кулаки:
«Чего им от меня нужно, этим людям? Бык ведь прикончен.
Проклятие! Не иначе как происки врагов».
Большую часть корриды он провел у барьера, с пренебрежением поглядывая на выступавших после него товарищей по ремеслу и мысленно обвиняя их в злокозненных интригах, сеявших против него недовольство.
Он осыпал проклятиями быка и его хозяина. Надо же было подвернуться этой твари именно сегодня, когда он готовился показать чудеса храбрости! Все его планы рухнули. Перестрелять бы скотоводов, выпускающих на арену таких подлых животных.
Когда снова пришла его очередь сразиться с быком, он велел Насионалю и капеадорам заманить быка поближе к солнечной стороне, занятой простым людом.
Он знал толпу. Надо оказать уважение «гражданам» на дешевых местах, шумной и грозной толпе, которая даже в цирке не забывала о классовой ненависти, но при малейшем признаке внимания, льстившем ее самолюбию, с необычайной легкостью переходила от свиста к рукоплесканиям.
Размахивая плащами, капеадоры сделали все, чтобы пригнать быка к стороне, залитой солнцем. Гул веселого удивления прокатился по дешевым местам. Самый захватывающий момент — конец быка — произойдет тут, на глазах у простого люда, а не вдали, как это обычно происходило в угоду богачам, занимавшим места в тени.
Очутившись один на солнечной стороне арены, бык бросился на околевшую лошадь и погрузил рога в ее распоротое брюхо; как жалкое тряпье, взметнул он вверх убитое животное, разбрасывая во все стороны искромсанные внутренности и экскременты. Отбросив падаль в сторону, бык нерешительно попятился, но вдруг снова бросился вперед и, громко фыркая, еще раз ткнулся рогами в опустошенное брюхо; а толпа приветствовала смехом упорство бестолкового животного, вновь и вновь терзавшего бездыханную тушу.