Кровь и почва русской истории
Шрифт:
Коммунистической власти было характерно ощущение кардинальной угрозы, которую русская стихия представляла институту государства и власти как таковым – вне зависимости от их социально-политического характера. Хаос хорош, чтобы прийти к власти, но долго держаться на нем так же невозможно, как и на штыках. Хотя Космос, возникает из Хаоса, но лишь через его обуздание и трансформацию. А большевиками двигал пафос формирования кардинально нового в человеческой истории социополитического, экономического и культурного порядка-Космоса, радикально порвавшего со старым миром, отряхнувшего его прах со своих ног. В контексте этой подлинно титанической (подразумевая античный миф о восстании титанов против богов) задачи русская этничность выглядела
Русофобия как механизм уничтожения русскости была в то же время признанием незаурядной русской силы. Люди, обязанные приходом к власти русскому мужику, испытывали по отношению к нему не чувство благодарности, а прямо противоположные эмоции, и своей жестокостью изживали пережитую ими унизительную зависимость. У власти существовал глубокий, почти животный страх перед народом, способным расправиться с новой властью и новым государством так же легко и ухарски, как он расправился со «старой» империей.
Рациональна в своем основании была и институциональная дискриминация РСФСР. Политическая логика, продиктовавшая ассиметричную конструкцию Советского Союза, носила прозрачный характер: институциональное равенство России, - самой большой, экономически развитой и богатой ресурсами республики, - с другими советскими республиками, восприятие ее как русского «национального дома» стимулирует стремление к русскому первенству и составит почву неизбежного конфликта союзных и русско-российских интересов.
Эти страхи были не безосновательны, более того, они оказались провидческими. Положа руку на сердце: разве не сепаратистская позиция РСФСР стала мотором разрушения СССР? Разве зеркало снова не разбилось в центре, а не по краям? Политический вызов национальной периферии не представлял кардинальной угрозы Советскому Союзу, как не представлял он угрозы Российской империи. Как только 19 августа 1991 г. в воздухе раздался лязг танковых гусениц, перебивавший звуки «Лебединого озера», местечковые националисты в ужасе начали собирать чемоданчики для отправки в Сибирь. «Парад суверенитетов» был следствием ослабления центральной союзной власти, а конституирование новых независимых государств – результат безучастной позиции России и русских.
Вот это и есть самое потрясающее в «крупнейшей геополитической катастрофе XX века» (Владимир Путин) – безучастность русских к судьбе страны, которую они называли «великой советской Родиной», но ради сохранения которой не пожелали пальцем о палец ударить. Почему они стали к ней так относиться – об этом мой сказ.
Коммунистическую национальную политику в первое пятнадцатилетие Советской власти можно охарактеризовать как амбивалентную: поощрительную в отношении «националов» и дискриминационную в отношении русских. Такая стратегия закономерно вытекала из оценки стратегической ситуации. В «старой» империи залогом стабильности считались этнические русские, в то время как периферийные народы рассматривались с точки зрения потенциальной или актуальной сепаратистской угрозы. Но держатели коммунистической власти собственными глазами видели, что распад империи начался с номинальной метрополии и под натиском русских, а национальные окраины лишь воспользовались открывшимися возможностями.
К началу 1930-х гг. стратегическое видение ситуации стало меняться. Коммунистические правители перестали испытывать всепоглощающие опасения в отношении русского этнического ядра, зато этническая периферия начала возвращать себе статус наиболее опасного потенциального вызова стабильности и целостности страны. Хотя нейтрализации «русского национализма» (эвфемизм для обозначения русского самосознания) по-прежнему уделялось огромное внимание, русские небезосновательно отождествлялись со «страной Советов» в целом (а не отдельными ее частями), виделись ядром, надежным гарантом и опорой существования СССР.
В первой половине 30-х годов в сталинском лексиконе появились такие непривычно комплиментарные характеристики русских, как «русские - это основная национальность мира», «русская нация – это талантливейшая нация в мире». Консолидировавший власть Сталин указывал на интегрирующую роль русского народа в истории и современности: «Русский народ в прошлом собирал другие народы. К этому же собирательству он приступил и сейчас»[172]. Знаменитый сталинский тост за «здоровье русского народа» на торжественном приеме в Кремле 24 мая 1945 г. по случаю победы в Великой Отечественной войне был не случайным эмоциональным выплеском или началом «новой стратегии в этнополитической сфере»[173], а относительно давним и устойчивым (но до поры до времени скрывавшимся) представлением «красного цезаря» о месте и роли русского народа. И до 24 мая 1945 г. Сталин не раз комплиментарно отзывался о русских[174], причем именно в своих в застольных выступлениях[175]. Правда, эти его проговорки, в отличие от тоста 24 мая, не публиковались, то есть не могли повлиять на официальный и массовый дискурсы.
То, что было у Сталина на уме, нашло выражение в радикальном изменении официального идеологического дискурса, новой образовательной и культурной стратегии в первой половине 30-х годов. Вектор этих перемен вкратце можно определить как частичную реабилитацию русскости и восстановление государственного патриотизма. Содержание данного процесса описано в ряде научных работ[176], но вопрос о его причинах и пределах остается в историографии остро дискуссионным. Поэтому я сосредоточусь именно на этой стороне проблемы.
Характеризуя факторы, приведшие к фундаментальным и драматическим изменениям советской внутренней политики в 1930-е гг., стоит, на мой взгляд, на первое место поставить не то, что было, а то, чего не было. Русские не смогли бросить такой же вызов коммунистическому режиму, который они незадолго до этого бросили старой империи. С одной стороны, их подрывная, антигосударственная энергия изрядно поистратилась в революции и гражданской войне. С другой стороны, большевики создали эффективную и крайне жестокую, откровенно бесчеловечную систему социального контроля. Они били русских по головам и рукам так долго, так жестоко и немотивированно, что, кажется, надолго отбили у них способность к социальному сопротивлению.
Здесь я сделаю небольшое отступление. Русские патриоты, обличающие роковую роль Запада в разрушении СССР, любят приводить апокрифическое высказывание отца-основателя ЦРУ Алена Даллеса о том, как американцы морально и культурно разложат «самый непокорный в мире народ» - русский. Так вот, непокорство из русского народа – исторически, думаю, действительно самого мятежного в мире – выбивали, вытравляли железом и огнем (в прямом смысле слова!) не американцы, а большевики. Их цель состояла в том, чтобы, лишив русских воли к сопротивлению и воли к борьбе, превратить в послушное орудие коммунистического строительства. Увы, они в этом изрядно преуспели.