Кровь и туман
Шрифт:
Впервые за долгое время я не пытаюсь приложить ни грамма усилий, чтобы облегчить чью-то боль. Я согласна с Кириллом, и именно поэтому я сейчас здесь.
Думаю, звёзды посчитали бы своё убийство бессмысленной тратой энергии космоса, если бы узнали, как бестолково я распоряжаюсь подаренным ими шансом.
Я слышу голоса защитников. Они покидают свои точки и бегут к нам. Кто-то из них зачитывает Кириллу его права, кто-то поднимает его на ноги. Я не смотрю, но слышу, как он стонет от боли и как шелестят его одежды,
Перекрывая мне вид на небо, надо мной возникает лицо Бена.
– Слав, ты как, в порядке?
Что вообще есть порядок теперь, когда я пересекла точку невозврата?
Я не чувствую за собой тяжёлого чувства вины, связанного с предательством. Я сделала то, что стоило сделать уже давно, ещё в то время, когда на моём месте была другая Слава. Другая – не значит менее умная, и потому не догадавшаяся принять такое решение. Другая – потому что всё ещё верящая в то, что её друг детства образумится и сдастся сам.
Кирилл… Он мог хотя бы попытаться бежать, но он не стал, позволяя мне избить себя до полусмерти.
Он знает, что я поступила правильно. Я знаю, что перегнула палку.
Но смысл уже не в этом, а в том, что игры кончились. Пора платить по счетам.
Точка кипения. Глава 3
Я гляжу на один из листов протокола допроса – на список из пятидесяти четырёх пунктов, – и не могу поверить собственным глазам. Всё было записано быстро, под диктовку, но у писавшего такой аккуратный почерк, что у меня ни разу не возникает потребности перечитать слово или предложение заново, чтобы понять смысл.
Кирилл сознался в пятидесяти четырёх преступлениях. Всё: от мелкого хулиганства и до хладнокровного убийства. Каждый пункт расписан в два-три предложения, но, я уверена, на допросе, на который меня не пустили, было озвучено гораздо больше подробностей.
Разве что кроме той, что содеянное стоит делить на четверых пиратов, а не скидывать всё на самоотречённого лидера.
– Его, должно быть, казнят, – говорит Даня.
Он стоит за моей спиной, пока я сижу за столом перед чёртовым списком и буквально держусь за голову, раз за разом вчитываясь в строчки.
– Должно быть? – громко восклицает Ваня. Хорошо, что сейчас поздний вечер, и в лаборатории кроме нас только задремавший на подоконнике хранитель, которого я не знаю. На короткие секунды, когда мы замолкаем, можно различить его сопение. – Я удивлён, что этого до сих пор не сделали. Лидер самых разыскиваемых преступников последней пары лет наконец пойман!
– Интересно, а со мной что сделают? – Я морщу нос, отодвигая список от себя. – Я непозволительно долго хранила тайну о том, что Кирилл жив, и он – главный террорист в Дуброве. Самый плохой парень, только куртки, покрытой кровью, и авиаторов на носу не хватает.
– Всё тебе шуточки?
Ваня словно на грани. Последние пару минут то и делает, что меряет
– А что остаётся?
– Ну, мы с Даней, например, можем обидеться на тебя, – отвечает он, останавливаясь. Разводит руками. – Теории у неё, значит, о том, что пираты – прислужники королевы, так как один из них точно фейри! Теории! Нет, это ж надо так складно врать и даже не краснеть! – Ваня коротко хохочет. Хранитель на подоконнике вздрагивает, но не просыпается. – Подумай только, скольких трагедий удалось бы избежать, если бы ты во всём созналась раньше!
– Я не могла, – тихо произношу я. – Я думала…
Слова никак не складываются в предложения. О чём я думала, на самом-то деле? Кого хотела оградить от неприятностей? Кирилла? Или саму себя, когда впервые осознала, что уже поздно, и даже если я решусь выложить всю правду, на меня упрёков посыпется не меньше?
Боялась ли я потерять своё место в команде? Или доверие со стороны друзей и Дмитрия?
– Ты думала, что он изменится, – утвердительно произносит Даня. – Будь ты на месте Кирилла, а я – на твоём, я бы поступил так же.
– Спасибо, – благодарно произношу я.
– А я вот что-то не понял, – произносит Ваня.
Даже не представляю, с каким трудом ему удалось заставить себя произнести нечто подобное.
– Кирилл был Славиным лучшим другом и, видимо, так им и остался, – Даня дёргает плечом. – Разве ты не пытался бы защитить своего друга и не хранил бы надежду на то, что он вернётся на добрую сторону? – Даня ждёт ответа от брата буквально секунду, а затем сразу добавляет: – Смысл в том, что когда дело касается наших близких, мы перестаём быть объективными.
– Ладно, – медленно протягивает Ваня. – И не потому, что не хочу, чтобы вы подумали, мол, я бы за вас двоих глупостей каких-нибудь не сделал, а потому, что в этом есть смысл.
Ваня подходит ближе к нам с Даней. Несколько раз хлопает брата по груди. Затем смотрит на меня.
– А ты-то в порядке будешь, – говорит Ваня. – Дмитрий разберётся.
– Он не всемогущ, – произношу я.
– Но он определённо что-нибудь придумает, чтобы прикрыть свою дочь.
– Не думаю, что отец и правда захочет этого. Я столько всего натворила. Это наверняка подпортило его репутацию как директора.
– Что ж, – Ваня скрещивает руки на груди. – Тогда ему придётся иметь дело с сопротивлением в нашем лице.
– Серьёзно? – переспрашиваю я. Даже со стула встаю от удивления.
– Когда дело касается наших близких, мы перестаём быть объективными, – повторяет Даня, хмыкая.
Я коротко киваю. Каждый из близнецов повторяет это движение за мной словно по инерции. Так Ваня говорит, что что-нибудь придумает, Даня – что поддержит нас, а я – что безоговорочно им доверяю.
“Когда дело касается наших близких, мы перестаём быть объективными”.