Кровь и туман

nastiel

Что за детский сад? Я не понимаю. В день, когда погибла Марья, они взрывали едва ли не каждого встречного, или, по крайней мере, не очень заботились о том, если кто-то вдруг пострадает. Сейчас же всё совершенно иначе…

Пока Бен продолжает о чём-то говорить, я ещё раз внимательно оглядываюсь. Фигуры в однотипной одежде с разнообразным оружием разошлись по автомобильной колонне едва ли дальше, чем на сотню метров. Если останавливать взгляд на каждой, можно заметить, что их не так уж и много, а эффект толпы создаётся за счёт хаоса, который они создают, разбивая

окна машин и ломая зеркала заднего вида, заставляя людей кричать о помощи… Чёрт. Это же очевидно! И ведь буквально перед носом у нас лежит! Взбудораженная от своего внезапного открытия, я обрываю разговор Нины и Бена на полуслове:

– Их глаза. Мы думали, это оборотни, потому что кто ещё? Но вы присмотритесь. Перед нами – только люди.

Нина хмуро оглядывается. По мере того, как мои слова становятся для нее истиной, её лицо вытягивается.

– Твою мать, – протягивает в динамике Бен. – Точняк. И что это значит?

– Во-первых, то, что люди – отстой, – цедит сквозь зубы Нина. – Трусливые недомерки.

– А во-вторых, – присоединяюсь я. – Это была диверсия.

Точно как в Огненных землях, когда Влас и дети Христофа устроили нападение на одну из деревушек лишь чтобы выманить Доурину из столицы и, воспользовавшись её отсутствием, украсть Нити Времени.

– Штаб, – раньше, чем я подвожу свою мысль к кульминации, произносит Бен.

– Штаб, – подтверждаю я.

– Попробую связаться с кем-нибудь, – говорит Нина. – И если вы оба правы, то…

Нина замолкает. Её глаза белеют, и в этом – моя вина. Вместе с осознанием истины пришло излишнее возбуждение и страх за друзей, оставшихся в штабе.

Моё тело подвело меня. Я подвела Нину.

– Вы чего там замолчали? – спрашивает Бен.

– Тихо, – цыкаю я. – Нина… временно недоступна.

Бен протяжно вздыхает. Ещё секунду Нинины ресницы подрагивают в такт рваному дыханию, а затем она, моргнув, возвращается ко мне.

– Ну что? – спрашиваю я, а сама начинаю нервничать ещё сильнее.

– Не забудь забрать медальон, – шепчет Нина. Меж её бровей пролегает глубокая складка, когда она хмурится. А затем повторяет: – Не забудь. – И снова, но уже словно не мне, потому как отводит взгляд в сторону: – Не забудь.

В этот же момент, перебивая связь с Беном, мне на нарукавник поступает параллельный звонок. Я хватаю Нину за локоть освободившейся рукой, потому что мне совсем не нравится то, как она выглядит. Принять звонок приходится, нажав на нужную кнопку подбородком.

– Да?

– Слав. – Это Даня. – Дядя Дима не стал отменять казнь Кирилла. Более того, он перенёс её. Он считает, что нападение оборотней может быть…

– Перенёс на когда? – перебиваю я.

– Его казнят сейчас.

Разумеется. И Нинино предсказание сразу обретает смысл.

– Уже бегу, – бросаю я, прежде чем отключить одну связь и возобновить другую. – Бен? Ты ещё тут?

– Ага.

– Переводи звонок на Нину. Мне нужно уходить.

– Куда?

– Потом расскажу.

Я вырубаю и этот звонок. Бегло оглядываю Нину.

– Сама справишься? – спрашиваю я.

Она кивает,

крепче берясь за оружие. Где-то в толпе сражается Марсель, и я, не находя его взглядом, кричу в воздух, чтобы он подстраховал Нину, а сама пускаюсь бегом до ближайшей стены, где открываю портал в штаб.

Ваня уже успел обрисовать мне предстоящий процесс, поэтому я знаю, что казнь не выставляют на обозрение общественности. Её проводят в небольшом помещении, попасть в которое можно через морг, что кажется мне достаточно ироничным. Несмотря на то, что среди свидетелей казни должны быть лишь исполняющий процесс и фиксирующий его в протоколе, я собираюсь нарушить и этот закон и стать третьей.

Появляясь на нужном этаже и видя Даню в конце коридора у лифта, я сразу оживляюсь.

– Это неправильно, – сообщает он, когда я подхожу. – Мне не стоило тебе говорить.

Его голос едва различим и тонет в окружающем шуме; половину слов приходится угадывать по губам. Гул. Вокруг – самый настоящий гул, словно я стою рядом с проносящимся мимо поездом. Он одновременно везде и словно нигде, словно лишь в моей голове.

– Я должна попрощаться, – отвечаю я.

Лифт идёт вниз только с третьего этажа, заполненного общими комнатами. И здесь до странности пусто. Видимо, противник ещё не успел подняться так высоко.

Но этот гул … Словно сами стены штаба просят о помощи.

– Насколько всё плохо? – спрашиваю я.

А затем замечаю в одной руке Дани пистолет и всё понимаю сама. Когда за оружие берутся пацифисты, пора начинать обратный отсчёт.

– Они, знаешь, оказались в штабе внезапно, – говорит Даня. – Словно пользовались не входом, а порталом. Просто в какой-то момент мы услышали первые крики, и… всё началось.

Даня покусывает губы. Пистолет-то он держит, но сможет ли им воспользоваться? Ох, лишь бы только он не ранил себя самого!

Больше Даня ни слова не произносит. Мы стоим спинами к лифту и лицом к лестнице и коридору, чтобы, в случае чего, сразу отразить попытку нападения, но пока на этом этаже спокойно.

Когда на лестнице появляются тени, я тянусь к мечу, который уже успела спрятать в креплении за спиной. Сначала показывается Валентин, потом Евгений.

Я шумно выдыхаю.

Валентина моё присутствие не удивляет. Он не спрашивает, что я здесь забыла, и не приказывает немедленно уйти. Он просто смотрит, – так, как может только психиатр: без злобы, но с явной надеждой “раскусить”, – коротко кивает и обращается к Дане:

– Ваня искал тебя, – рука отца ложится на плечо сына. Я чувствую укол ревности к отношениям, которых мне так и не удалось познать в полной мере. – Прошу вас, держитесь рядом. Мне нужно знать, что вы присматриваете друг за другом.

– Хорошо, пап, – отвечает Даня.

Разворачивается на пятках и бежит к лестнице. За его исчезающей спиной я слежу до самого конца.

– Пора, – напоминает Евгений.

Он же открывает лифт, в который я захожу самая последняя. Привычно бесшумно закрывающаяся дверь сейчас, как мне кажется, хлопает с излишне громким лязгом даже на фоне гула.