Кровь и золото
Шрифт:
– Ты видел его, дитя мое? – спросил я. – Во сне?
– Нет, Мастер. Но я, возможно, просто забыл.
Он внезапно закашлялся, а перестав кашлять, глубоко вздохнул, словно на большее уже не хватало сил.
– Я знаю, что написал икону и мы поехали через степь, чтобы повесить ее на дерево. Таков был священный обычай. В степях опасно, но отец всегда там охотился. Отец ничего не боялся, а я ездил на лошади не хуже его. Мастер, теперь я знаю историю моей жизни, все знаю, но тебе рассказать не могу...
Голос его
– Это смерть, Мастер, – прошептал он, – но они сказали, что мне рано умирать.
Я знал, что ему оставались считанные минуты. Был ли в моей жизни человек, которого я любил больше его? Которому до такой степени раскрывал душу? Если я пророню слезу, он заметит. Если я сейчас дрогну, он поймет.
Давным-давно меня точно так же похитили и взяли в плен! Уж не по этой ли причине я его выбрал? Грабители вырвали его из жизни, совсем как в свое время меня.
И я мечтал подарить ему величайший дар – бессмертие! Кто достоин бессмертия, если не он? Да, он молод, но что плохого, если он навеки останется прекрасным, если сохранит облик юноши?
Он не Боттичелли. Он не обладает невероятным талантом и не купается в славе.
Если он сейчас умрет, мало кто вспомнит о нем, кроме меня.
– Как они могли сказать, – прошептал он, – что мое время еще не пришло?
– Они вернули тебя мне! – выдохнул я. – Амадео, ты поверил тем монахам? Поверил в стеклянный город?
Он улыбнулся. Его улыбка всегда была прекрасна, но никогда не выглядела невинной.
– Не плачь по мне, Мастер, – ответил он. Он попробовал приподняться с подушек и широко распахнул глаза. – Когда упала икона, моя судьба была предрешена.
– Нет, Амадео, я не верю! – воскликнул я, сознавая, что времени уже не остается. – Иди к ним, дитя мое, зови их! Скажи, пусть забирают тебя к себе.
– Нет, Мастер. Возможно, они не настоящие, – возразил он, – или же плод горячечного бреда. Возможно, это фантомы, сотканные из обрывков памяти. Но ты настоящий, Мастер. Я хочу Крови. Я ее пробовал. Я хочу остаться с тобой. А если ты откажешь, верни мне Бьянку! Пришли сюда мою смертную сиделку, Мастер, ведь она утешает меня куда лучше, чем ты, холодный и неприступный. Я останусь с ней вдвоем и умру.
Силы покинули его, и он упал на подушку.
Я в отчаянии пронзил клыками язык и наполнил рот кровью. Я всю кровь отдал ему, но яд распространялся слишком быстро.
Он улыбнулся, согретый кровью, но пелена слез застила ему глаза.
– Прекрасный Мариус, – проговорил он, как будто был гораздо старше меня, – прекрасный Мариус, ты дал мне Венецию, так дай же мне Кровь.
Время вышло. Я безнадежно рыдал.
– Ты действительно хочешь получить Кровь, Амадео? – спросил я. – Скажи, что ты навсегда отказываешься от солнца, а источником твоего благополучия навеки станет кровь злодея.
– Клянусь! – прошептал он.
–
– Да, никогда не меняться. Жить среди смертных, моих бывших братьев и сестер.
Я подарил ему последний Поцелуй Крови. А затем поднял и отнес к ванне.
Я сорвал с него тяжелые грязные одежды и положил его в теплую воду, где с помощью собственной крови исцелил все раны, нанесенные лордом Гарлеком. Я навеки сбрил каждый волосок, пробивавшийся на его лице.
Теперь он был готов к ритуалу, словно жертва, приведенная на заклание. Сердце билось все медленнее, веки отяжелели, и он уже не мог открыть глаза.
Я надел на него простую длинную рубашку из шелка и, как ребенка, вынес из комнаты.
Нас ожидали взволнованные домочадцы. Не помню, что я им нагородил. Я словно обезумел. Бьянку я попросил успокоить и поблагодарить остальных, а также передать им, что жизни Амадео ничто не угрожает и что я сам о нем позабочусь.
– Оставь нас, моя красавица, – сказал я и поцеловал ее, держа на руках Амадео. – Доверься мне, и я прослежу, чтобы тебе никогда не приходилось страдать.
Я видел, что она поверила. Она перестала бояться.
Через несколько мгновений мы с Амадео остались наедине.
Я понес его в самые великолепные покои – в то помещение, на стенах которого я, полагаясь лишь на память и мастерство, скопировал грандиозную фреску Гоццоли «Шествие волхвов».
Очутившись среди буйства красок и огромного разнообразия сюжетов, я поставил его босыми ногами на холодный мраморный пол и поцеловал, влив в него обильный поток крови.
С помощью Огненного дара я зажег канделябры по обе стороны комнаты. Картина озарилась светом.
– Можешь встать, мой верный ученик, – сказал я. – По твоим жилам струится моя кровь, погасившая яд. Мы приступаем.
Он задрожал, боясь оторваться от меня, и тяжело опустил голову – моих рук коснулись роскошные мягкие волосы.
– Амадео, – повторил я, снова целуя его и ощущая, как разливается по его телу моя кровь, – как звали тебя в утраченном краю? – Я опять наполнил кровью его рот. – Оглянись на прошлое, дитя мое, и забери его с собой в будущее.
Глаза его широко раскрылись.
Я отступил в сторону. Он остался стоять. Я снял красный шелковый плащ и бросил его на пол.
– Подойди, – произнес я и простер руки.
Он сделал несколько неуверенных шагов, и полученная кровь заставила его взглянуть на мир новыми глазами: даже свет канделябров производил на него удивительное впечатление. Но Амадео внимательно скользил взглядом по изображенным на стенах персонажам и лишь какое-то время спустя обратил взор прямо на меня.
Поразительно, какая искушенность, какое торжество читались на его лице, несмотря на молчаливое спокойствие и терпение!