Кровь и золото
Шрифт:
Не знаю, отчего в меня вселилась такая уверенность. Возможно, дело в том, что в минуту слабости и печали они открыли для меня дверь и зажгли лампы.
В любом случае, их перенесли в новый дом без осложнений, а там, под изумленным взглядом Бьянки, я извлек их из гробов и усадил на трон рука об руку.
Она испытывала смутный ужас перед медленными покорными движениями, инертной пластичностью.
Но поскольку она уже отведала крови Матери, Бьянка быстро присоединилась ко мне и принялась расправлять красивое платье Акаши и пояс Энкила. Она помогла пригладить
Покончив с церемонией туалета, я собственноручно зажег свечи и лампы.
И мы оба опустились на колени перед царем и царицей, молясь о том, чтобы им понравилось на новом месте.
А потом мы отправились охотиться на лесных разбойников. Мы уже слышали их голоса. Сориентировавшись по запаху, мы быстро устроили в лесу буйное пиршество, а в довершение всего нашли хороший запас припрятанного золота.
Мы вернулись к жизни, объявила Бьянка. Она танцевала, описывая круги по главному залу замка. Она восторгалась обстановкой, заполнившей новые комнаты. Она восхищалась изысканным убранством постелей и многоцветными драпировками. Я тоже искренне радовался.
Но мы полностью соглашались с тем, что не станем вести светскую жизнь, какую я вел в Венеции. Это было бы слишком опасно. И, обзаведясь весьма скромной прислугой, мы стали жить совсем замкнуто, а в Дрездене ходили слухи, что дом принадлежит господам, которые все время в отъезде.
Когда нам приходила охота посетить грандиозные соборы, которых в Германии было великое множество, или королевские дворы, мы отправлялись подальше от дома в другие города – Веймар, Эйзенах или Лейпциг – и окружали себя абсурдной роскошью и завесой тайны. После унылой жизни в Альпах мы с огромным удовольствием предавались подобным развлечениям.
Но каждый раз на закате я впивался глазами в Дрезден. Каждый раз на закате я прислушивался, не бьется ли поблизости бессмертное сердце – здесь, в Дрездене.
Так текли годы.
Новая эпоха принесла радикальную перемену моды, сильно позабавившую нас. Вскоре мы уже носили смехотворные парики сложнейших конструкций. А как же я презирал новомодные панталоны, туфли на высоких каблуках и белые чулки!
Оставаясь затворниками, мы не могли нанять Бьянке достаточно горничных, и мне приходилось самому затягивать на ней тугой корсет. Но ей удивительно шли платья с низко вырезанным лифом и широким колыхавшимся кринолином.
В то время я часто писал в Таламаску. Рэймонд умер в возрасте восьмидесяти девяти лет, но я быстро наладил связь с молодой женщиной по имени Элизабет Ноллис, которой передали для изучения мою переписку с Рэймондом.
Она подтвердила, что Пандору до сих пор встречают в обществе спутника-азиата. Она умоляла ответить ей по возможности, каковы мои особые способности и привычки, но я не мог рисковать и быть слишком откровенным. Я отвечал, что умею читать мысли и преодолевать силу притяжения. Но недостаток конкретных описаний доводил ее до безумия.
Величайшим и самым загадочным достижением нашей переписки стали для меня подробные описания Таламаски. Орден фантастически, несметно
Удивленный оборотом событий, я предупредил ее о «собрании» Сантино.
Она прислала совершенно неожиданный ответ.
«Создается впечатление, что странные господа, о которых сообщалось в прошлом, покинули город, где ранее обитали с нескрываемым удовольствием. В действительности нашей новой обители очень затруднительно отыскивать упоминания о действиях, свойственных тем людям».
Что означали ее слова? Что Сантино оставил собрание? Что они совершили массовый исход в Париж? Если так, то зачем?
Не вдаваясь в объяснения перед покорной Бьянкой, все чаще и чаще совершавшей одиночные вылазки, я помчался в Вечный город, чтобы убедиться своими глазами. Так я впервые за двести лет очутился в Риме.
Я был осторожен, осторожен до такой степени, что никому не признался бы в своей панике. Страх перед огнем сковал мои члены, и поначалу я только и мог цепляться за крышу базилики Святого Петра и осматривать Рим холодными, полными стыда глазами. Как я ни старался взять себя в руки, потребовалось немало времени, прежде чем я смог спокойно вслушаться в городской шум.
Но посредством Мысленного дара я все же убедился, что в Риме осталось лишь несколько из тех, кто пьет кровь, – охотники-одиночки, не ведавшие дружеского участия. Они были слабы. Вторгаясь в их умы, я выяснил, что они почти ничего не знают о Сантино!
Что же произошло? Как удалось тому, кто разрушил мою жизнь, вырваться из оков жалкого существования?
Исполненный гнева, я приблизился к одному из одиночек и вскоре заговорил с ним, перепугав донельзя.
– Что случилось с Сантино и с Римским собранием? – спросил я.
– Ушли, все ушли, много лет назад, – ответил он. – Кто вы такой, что задаете такие вопросы?
– Сантино! – воскликнул я. – Куда он ушел? Отвечай.
– Ответа не знает никто, – сказал он. – Я никогда его не видел.
– Но кто-то же тебя создал, – возразил я. – Кто?
– Мой создатель до сих пор живет в катакомбах, где встречалось собрание. Он выжил из ума. Он вам не поможет.
– Готовься к встрече с Богом. Или с дьяволом! – вскричал я и поскорее прикончил его, стараясь проявить милосердие. А когда от него осталось лишь жирное грязное пятно, я растер его ногой и направился к катакомбам. Мне сказали правду.
Там оставался всего один обитатель, но подземелье было полно черепов, словно и не прошло тысячи лет.
Увидев мой дорогой наряд дворянина, невнятно лепечущий безумец уставился на меня, выставив палец.
– А вот и дьявол во грехе, – провозгласил он.
– Нет, пришла твоя смерть, – сказал я. – Зачем ты передал кровь тому, кого я сегодня уничтожил?
Мое признание не произвело на него впечатления.
– Я сею кровь, чтобы не сидеть одному. Что толку? Они меня бросают.
– Где Сантино? – спросил я.