Кровь, которую мы жаждем
Шрифт:
Румянец заливает мои щеки, и я быстро отворачиваюсь.
— Извини, это было много ненужной информации. — Я подавила нервный смех. — Не делай этого, — говорит Коннер.
— Не извиняйся за то, что ты чем-то увлечена.
Мои брови нахмуриваются, когда я рискую оглянуться, его шоколадно-карие глаза сверлят меня. Это почти заставляет меня ерзать на своем месте, но я воздерживаюсь, зная, что любая форма зрительного контакта вызывает у меня беспокойство.
Мне не нравится профессор Годфри в таком состоянии. Есть только один человек, которого
Приятно иметь друга.
И именно таким он был для меня этим летом. Учитывая, что я единственная из общества одиночек, кто остался в Пондероз Спрингс, я продолжала приезжать в Холлоу Хайтс, даже когда школа закончилась.
Но я понимала, что моим друзьям нужно было выбраться, пусть даже на несколько месяцев. Все они были готовы покинуть это место и все его порочные воспоминания, но они не могли. Не сейчас. Не сейчас, когда один из них все еще здесь и не может уйти.
— Мир попытается сделать это, Лира. Заставить тебя чувствовать себя плохо за то, что ты эмоционально относишься к вещам, которые любишь, попытаться высмеять тебя за это, но не позволяй им. Не позволяй им разрушить то, что ты любишь, — продолжает Коннер, ободряюще улыбаясь мне.
— Это похоже на то, что сказала бы мне моя мама, — говорю я, не задумываясь.
— Она была умной женщиной. Теперь я знаю, откуда у тебя это.
— Она была такой, — бормочу я, наслаждаясь болью, которая распространяется по моей груди, когда я позволяю себе думать о ней.
Чувствуя, что тема для меня болезненная, он быстро приходит в себя, выпрямляет позвоночник и потирает руки.
— Ну что? Ты собираешься добавить последний кусочек? Или мне нужно смотреть в сторону, пока ты заканчиваешь свое гениальное произведение?
Благодарная за переключение, я сосредотачиваю свое внимание на ярко раскрашенном мотыльке на столе. Не то чтобы мне не нравилось говорить о маме. Просто трудно вспоминать о ней, не думая о той ночи, не думая о том, что ожило во мне. Кем я стала.
Вскоре после ее смерти у меня диагностировали посттравматическое стрессовое расстройство, так что это объясняет постоянные кошмары, воспоминания и страх темноты. Я пережила травмирующее событие. Для меня было нормально испытывать такие вещи, развивать эту психическую борьбу.
Но была одна вещь, которую мне никто не объяснил. Одну вещь, которую никто не знал, а если бы и знал, то не понял бы.
Никто не мог сказать мне, почему смерть затаилась внутри меня.
Скользящая и текущая в щелях моего скелета, существующая в моем кишечнике как орган. Черная жидкость, влитая глубоко в мои вены, отказывалась вымываться. Все, чем я была раньше, все сны — это лишь отдаленные воспоминания.
Теперь я не могу думать о ней, о той ночи, не вспоминая о болезненном импульсе, который она породила. Побуждение, которое жалит мой язык, когда поднимается
Долгое время мне удавалось проглотить это желание, запрятать его в шкаф и спрятать подальше. Но так было до нескольких месяцев назад, когда я провела лезвием по чьему-то горлу и впервые после смерти матери почувствовала кровь на своих руках.
Теперь я знаю, каково это — убить кого-то, и меня пугает, как легко я смогла это сделать, и как легко мне будет сделать это снова.
Я переродилась в нового человека, когда убили мою мать. Скарлетт умерла так же, как и в ту ночь, и Лира заняла ее место. Я стала королевой жуков, чудачкой, девушкой, увлеченной таксидермией, энтомологией и процессом ухода за мертвыми.
Я стала призраком.
Как он и просил.
Горло перехватило от знакомого металлического привкуса, но я быстро проглотила его, сосредоточившись на задаче.
Осторожно я начинаю вынимать маленькие булавки, которые удерживают вощеную бумагу на крыльях мотылька. Я немного расстроилась, что не смогла вырастить этого мотылька; всегда гораздо приятнее, когда участвую во всем процессе. Мне так же нравится наблюдать за их ростом, наблюдать за их манерами, за тем, как они приспосабливаются и, в конце концов, как они умирают.
Это делает пиннинг более интересным и более интимным. Если я наблюдаю, как они растут, живут, существуют, то будет правильно, если я позабочусь о них после их неизбежной смерти.
Как только все булавки вытащены, я удаляю бумагу, использую пинцет, чтобы очень осторожно поднять насекомое вверх и на центральный шест, помещая торакс бабочки на переднюю часть черепа, покрытого теплым, липким суперклеем.
— Не ошибись. — Коннер хмыкает рядом со мной, заставляя меня слегка усмехнуться, пока я держу его устойчиво пару секунд, просто чтобы убедиться, что он закрепился.
Когда я убеждаюсь, что он установлен на место, я отхожу назад, чтобы посмотреть на завершенный проект.
— Как ты думаешь, это слишком много? — спрашиваю я, впиваясь зубами в нижнюю губу, сомневаясь в себе. — Наверное, мне стоило остановиться на одном виде мотыльков, чтобы цветовая гамма была похожей, верно? Может быть, я смогу просто переделать...
— Лира, — предупреждает Коннер. — Перестань сомневаться в себе. Это фантастика. У меня есть искушение купить ее у тебя, чтобы полку над моим камином.
Я смотрю на него, глаза светятся благодарностью. Хотела бы я быть похожей на Брайар или Сэйдж — девушек, уверенных в себе без всяких уверток и дружеских слов тут и там. Однако я выросла в тишине. В одиночестве. В тумане человека, с которым редко разговаривали, не говоря уже о комплиментах.
По-человечески я хотела получить одобрение.
— Жаль, что оно будет украшать мою квартиру.
Мой взгляд метнулся к дверному проему, увидев лицо, которое я ждала увидеть с тех пор, как она ушла в конце семестра.