Кровь, которую мы жаждем
Шрифт:
— Справедливо. — Я пожевала внутреннюю сторону щеки, вопрос, который я хотела задать с момента прибытия, тяжело давил на язык.
С моей стороны было эгоистично спрашивать. Проделать весь этот путь, чтобы он почувствовал, что я использую его для получения информации, но он казался мне последней надеждой.
— Могу я задать тебе вопрос, Сайлас?
— Конечно. — Он откинулся на стуле, скрестив руки перед грудью. — Не обижайся, если я не отвечу.
Сейчас или никогда, верно?
—
Лицо Сайласа не двигается, не подает никаких признаков реакции, он просто сидит и смотрит на меня. Его так трудно понять: он похож на Тэтчера, но в то же время отличается от него.
Тэтчера трудно читать, потому что он не чувствует так же, как другие, поэтому у него нет таких реакций, которые можно было бы искать. Сайлас же чувствует, он просто скрывает это. Глухая стена, которая ничего не впускает и ничего не выпускает.
Поэтому я просто сижу там, изучая его выдающиеся брови, наклон его сильного носа, темные веснушки на его светло-коричневой коже. Неподвижно и непреклонно, и я думаю, может быть, причина того, что он часто молчит, в том, что он пытается прочитать и меня.
— Нет.
Один слог. Одно единственное слово. Единственный ответ, который я собираюсь получить от него относительно его друга.
Я киваю, глядя вниз на шахматную доску. В моей груди все пульсирует, надежда умирает внутри меня, знаю, что мне просто придется ждать, пока Тэтчер не вернется оттуда, где он находится.
Если он вернется.
— Почему ты хочешь знать? — Голос Сайласа ровный, искренне любопытный.
— Потому что я...
Слова умирают на моих губах. Что я вообще могу сказать?
Потому что я его преследую и не могу его найти? Потому что я одержима твоим лучшим другом и была им с самого детства?
Потому что я люблю его?
Это все ответы, но ни один из них не подходит для того, чтобы произнести его вслух. Каждый из них кажется настолько банальным, что я не думаю, что существуют слова, способные объяснить тягу моей души к Тэтчеру.
— Просто потому что.
Я поднимаю своего коня, двигаю его вперед, избегая предыдущего шаха Сайласа, блокируя его ферзя. Довольная тем, что продолжаем нашу игру и сидим в тишине, как мы обычно делаем.
— Лира, — говорит Сайлас, его голос заставляет меня поднять глаза от доски, — почему ты так поступаешь с собой?
Ему не нужно больше ничего говорить. Я знаю, о чем он спрашивает. Почему я нахожусь во власти человека, который снова и снова доказывает, насколько он не способен на чувства?
Этот вопрос волнует всех. О чем они шепчутся между собой. Вопрос, о котором они думают, но никогда не спрашивают меня,
— Любить его — это не значит получать что-то взамен.— Я говорю с твердым взглядом: — Моя любовь к Тэтчеру не эгоистична. Она не требует взаимности или празднования. Она честна, она может существовать сама по себе, не замечая этого.
Я призрак, которая преследует человека, которому не нужно, чтобы он сделал меня человеком. Ему достаточно видеть меня, достаточно, чтобы я обитала на пустых чердаках его разума и в бесплодных коридорах его сердца.
Достаточно любить его без одолжения. Это моя одержимость, которая требует внимания, которая требует подпитки.
— Думала, что ты, как никто другой, поймешь, каково это. — Я заканчиваю, потому что если мы собираемся вынести мое грязное белье на стол, то с таким же успехом можно выложить и его.
Мое признание не удивляет его, а может, и удивляет, в любом случае, он не показывает этого. Только смотрит на меня пустыми глазами.
Мы так и сидим.
Два человека, сплетенные в паутине боли от рук самого смертоносного паука в мире.
Любовь.
Возможно, я не была там, когда он был с Розмари, не знала его хорошо и не видела его после ее смерти, как Рук, но между нами двумя было глубокое чувство понимания. Река, впадающая в один и тот же бассейн с потрясениями. Может быть, так было всегда, с того самого первого дня, когда я появилась здесь, чтобы навестить его.
Что-то во мне знало, что он поймет меня без объяснений. Когда весь остальной мир не понимал, он понимал. Сайлас заставлял других людей чувствовать себя неловко, потому что отказывался скрывать боль в своих глазах, печаль, которая жила в них.
Думаю, он знал, что я не боюсь этого, поэтому и дал мне возможность дружить. — Сайлас наклоняется вперед, поднимает своего слона и берет одну из моих фигур, добавляя ее к растущей куче черных на стороне доски.
— Какая мы пара, — бормочет он, — Мы любим людей, которые никогда не полюбят нас в ответ.
Я позволила себе смешок, покачав головой: — Розмари любила тебя. Ты знаешь это.
— Больше нет, — говорит он, его челюсть сжимается от признания.
Я нахмуриваю брови, по инстинкту моя рука движется вперед, упираясь в его руку напротив.
— Эта любовь все еще существует, Сайлас. — Мои слова несут в себе чувство срочности: — Она не может просто исчезнуть, она должна куда-то деться. Она все еще существует.
Он пристально смотрит на мою руку, и между нами наступает тишина, после чего он снова поднимает глаза.