Кровь, которую мы жаждем
Шрифт:
— Я..
— Думаю, ты приняла меня за кого-то другого, за кого-то, кто способен наплевать. Так что позволь мне прояснить ситуацию, я не хочу, чтобы в дальнейшем оставалась какая-то путаница.
Я подношу костяшки пальцев к ее лицу, смахивая слезы с ее кожи. Нежное прикосновение — прямая противоположность моим жестоким словам.
— Ты мне безразлична, Лира Эббот.
Ложь.
Ложь.
Ложь.
Грязная. Мерзкая. Отвратительная ложь.
Внутри меня есть что-то, похороненная
Ребенок, которого я не смог убить. Маленькая девочка, которой в пятом классе Скотти Кэмболл вывалил на голову целый поднос с едой, и я столкнул его с лестницы. Женщина, которой я позволяю смотреть на себя, преследовать меня, потому что мне нравится, как ее глаза ощущаются на моем теле.
Это единственное слабое место. Первый человек, который заставил меня истекать кровью.
И я ненавидел ее за это каждый божий день.
Ненавидел, как она вызывает болезненные желания к вещам страстной красоты.
— Но ты...
— Ты думала, что сможешь изменить меня? — спрашиваю я, вдавливая слезу в ее щеку, а затем хватаю один из ее локонов и безвредно дергаю за него. — Ты думала, что сможешь пробраться внутрь и развратить меня, превратить меня в мужчину, который любит? Только не говори мне, что ты такая жалкая, дорогой фантом.
Мне нравится уменьшать свет в глазах людей, удалять любой источник жизни в их зрачках, пока их зрачки не затуманиваются и не стекленеют. Мне нравится эта часть.
Но это совсем не похоже на то.
Блеск в ее нефритовой радужке вспыхивает, как раздавленный светлячок под моим ботинком. Постоянная эмоция, которая плавает в глубине, когда она смотрит на меня, настолько подавляющая, что я могу видеть ее с другого конца двора, когда она пытается слиться с толпой.
Все исчезло.
Пусто.
Но мне нужно ее убить.
Мое тело наклоняется к ней, мой палец тянется вперед и большим пальцем убирает с дороги один из ее локонов. Я чувствую, как мой разум мысленно фиксирует это выражение на ее бледном лице.
— Мы — не что иное, как проклятие поколений. Девятая симфония, обреченная еще до того, как мы начнем. — Я бормочу: — Твоя мать влюбилась в убийцу и посмотри, куда она попала, посмотри, что сделал с ней мой отец. Подумай о том, что я могу сделать с тобой.
Фиби Эббот попала в самый худший для Генри путь, в мертвый мир, из которого нет выхода. Мужчина ее мечты стал ее худшим кошмаром. И мы соскользнули в одно колесо.
Она смотрит на меня немигающим взглядом; ее левая рука тянется к карману моего пиджака. Тепло ее пальцев просачивается сквозь материал.
— Такова была наша судьба, верно, Тэтчер? Я влюбляюсь в тебя, а ты убиваешь меня.
Мой перочинный нож блестит, когда она убирает его, держит его на ладони, предлагая мне.
Я отрывисто киваю, убирая руки от ее волос.
— Тогда убей меня.
Слова Лиры прорезают воздух и она смотрит на меня с бесстрастной маской эмоций. Неподвижно и без страха. Либо она готова умереть, либо верит, что я не причиню ей вреда.
— Остановись. — Приказываю я, зная, что она пытается сделать.
— Если ты как твой отец, а я как моя мать, тогда это должно быть просто. Убей меня. — Она настаивает, раскрывая нож и подталкивая его ко мне, отчаянно желая, чтобы я забрал его у нее.
Каждый мускул в моем теле напрягается, и что-то внутри закипает. Эта новая эмоция, ярость, обрушивается на меня, как красная волна. Чем дольше она стоит там, вжимая нож в мои руки, тем темнее становится цвет.
Я подхожу к ней ближе. — Я больше не скажу тебе.
— Сделай это! — Она кричит: — Если это так просто, если то, что ты говоришь, правда, то сделай это! Просто иди вперед и покончи с этим.
Моя рука дрожит от ярости, когда я выхватываю нож из ее руки, мои длинные пальцы погружаются в ее волосы, притягивая ее тело к себе.
Властными шагами я веду нас назад, заставляя ее тело двигаться назад, пока мы не оказались в другом конце комнаты. Загнанная в темноту шкафа, ее спина врезается в стену.
Лезвие кажется теплым в моей руке; металл прижимается боком к ее нежному горлу и я продолжаю держать ее за затылок, вдавливая ее шею в нож.
— Убей меня, Тэтчер. Покажи мне, кто ты.
Ее дыхание вырывается быстрыми вдохами, но она держит голову поднятой, давая мне доступ. Практически умоляя, чтобы я разрезал ее, оставил лежать без ничего, кроме рубинового ожерелья. Струйки крови стекают вниз, высасывая ее досуха.
Я скрежещу зубами, отчаянно желая покончить с этим, но моя рука не позволяет мне, мой разум отказывается.
— Нет. — Я качаю головой, пытаясь сглотнуть, но горло сжимается.
— Сделай это! Убей меня! — Ее голос дрожит в моих ушах, звучит отчетливо, требует от меня сделать то, о чем я думал годами. Но, как и в первый раз, я не делаю.
— Не могу! — Я дергаю ее за волосы, заставляя смотреть прямо на меня: — Боже, я хочу разрезать тебя на кусочки, детка. На куски, уничтожить все, что ты есть, чтобы я никогда не испытывал этого ужасающего биения в моем нутре каждый раз, когда я вижу тебя. Я хочу убить тебя и твою память, но я не могу, блядь, сделать это!
Моя грудь вздымается, дыхание вырывается рывками, как будто я пробежал несколько миль подряд. Суровая правда колеблется между нами, моя неспособность расстилается передо мной.