Кровь леса
Шрифт:
Нан хлопнула себя по лбу:
– Сама должна была сообразить. Но если мы покажемся… Твое лицо, фигура…
– Маскарад. Сойду я за вэйри? Которому как следует досталось в драке с равнинниками? Со всей этой прелестью смогу притвориться лесным жителем?
Нан молчала, уставясь в пространство остекленевшим взором. Тряхнула головой и шагнула ко мне. Прохладные пальцы прикоснулись к моим щекам, пробежались по лбу:
– Вообще-то, твое лицо так ошрамлено, что трудно сказать, вэйри ты или чужак. А вот походка… сразу видно, что не умеешь ходить
– Притворюсь, что заново учился ходить.
– Так! – я почувствовал, что она воспряла духом. – Руки тоже в шрамах. Оставить так, или замотать, или рукава длинные… Ой!
– Что с тобой?
– Ничего не получится, – сказала Нан. – Одежда. Она чужая.
– Какая разница? Скажем, я уроженец далекого поселка Питер, а там одеваются именно таким несуразным образом…
– В неживую ткань? – Нан соображала. – Это уж слишком несуразно. Раздевайся.
Я оторопел.
– Сейчас не самое удачное время…
Нан зарычала так, что у меня мгновенно отпала охота шутить.
– Где-то я видела, – с моей одеждой в руках девушка заметалась по берегу. – Ага, вот…
И зашвырнула шмотки в кусты.
Городскому прикиду досталось от гонок по лесу, и Нан уже случалось подштопывать его магией. Но сейчас я увидел, как мох, травы и ветки кустов врастают в ткань, сшивают разрезы побегами, ставят заплаты. Помню, в третьем, что ли, классе, играл на одной из школьных постановок Лешего, но не старика с моховой бородой, а юного непоседливого мальчишку-лесовика. Тогда на рубаху мне нашили множество зеленых тряпичных лоскутков, изображающих листья… Мне жутко нравился этот костюм, я жалел, что нельзя ходить в нем в школу и по будням.
Вот примерно то же самое получилось.
– Полы длиннее, – бормотала Нан, – и рукава. Цвета коричневые и зеленые. Прутья здесь и здесь…
– Зачем?
– Для защиты. Карманы, угу… готово!.. – Нан наводила последний лоск. – Застежки тут и тут. Узор вот такой. Хорошо. Надевай.
Я напялил обновленную куртку, похожую теперь фасоном на плащ а-ля хакер Нео, но из серо-буро-зелено-коричневой ткани с лохматушками. Проделся в такие же штаны. Нан охлопывала, одергивала, поправила воротник:
– Ай, харашо как сыдыт, давай, пакупай, скидку для тэбя сдэлаю!..
– Чего?!.
– Это из твоей памяти. Не обращай внимания, я от нервов болтаю, – она взяла меня за плечи, повертела туда-сюда. – Издали сойдет. Теперь нужно придумать, где ты был ранен. Как будешь говорить… Ой!
Когда она так ойкала, биомеч сам собой толкался в мою руку.
– Что опять?
– Язык!
– Что язык? – Я высунул обсуждаемый орган как можно дальше и старательно скосил на него глаза. – Неуфэли мой яфык не пофоф на вафы яфыки?
– Я о речи!..
– Ой! – сказал и я, захлопнув рот и прикусив язык. Но мне сейчас было не до языка… то есть до языка, но не до того органа без костей. Я запаниковал. Знание языка вэйри было явно недостаточным для того, чтобы выдавать себя за человека Леса. С Нан объясниться могу… но мы и посейчас зачастую говорим
Так, думай, голова, думай, шапку куплю… наколдую, то есть… стоп! А это идея!
Вспомнилась спасительная китайская шапочка, безвестно сгинувшая на поляне боя. Там, на подкладке, бурые пятна, кровавый след, когда мне разбили голову во время спарринга.
– Скажи: на дворе трава, на траве дрова, на дровах братва, у братвы трава, – говорит Тоха.
– За-ачем? – осторожно натягиваю шапку, морщусь – задел бинт.
– Битые по голове иногда за-аикаются.
– Зна-аю… фу ты! Я твою ботву… траву… и в лучшие времена повторить не смогу.
– Повтори еще разок, – попросила Нан. Я повторил.
– Похоже немного на северный говор. Сойдет. Получил по башке и потому заикаешься. Если будут спрашивать, меньше говори, больше заикайся, хрипи и шепелявь.
– И пускай слюни. Это запросто, – и я художественно изобразил.
Нан засмеялась нервно.
– Не переигрывай. Ты запомнил, кто мы такие?
– Ну да… – И я на языке вэйри с заиканием и заметным северным диалектом изложил мою и ее историю, по которой я был ранен при столкновении с чужаками-равнинниками. Собственно, легенда и была правдой, только не всей. Нан должна была притворяться той, кем она и является – юной волшебницей, исцелившей молодого бойца. Потом они полюбили друг друга, ля-ля-тополя и прочие эльфийские мэллорны, и теперь вместе путешествуют, как это заведено у молодых семейных пар.
– Хорошо. То есть ужасно, но для начала сойдет, – сказала мой привередливый критик. – Ну, где там они?
Оказалось, вся суета заняла как раз десять минут, и у нас еще было время. Нан сотворила Вестника и подхватила чашу, мы толкались плечами и стукались лбами. Ага, вот они.
Плот. Игрушка течения. Связанные лыком бревна, шалашик посередине. Кажется, плот был маловат для пятерых. Даже если двое из них – совсем малыши.
Мужчина и женщина пытались управлять движением плота с помощью шестов. Получалось это у них плохо. Малыши весело визжали и носились по плоту, грозя опрокинуть, мешали взрослым. Девушка сидела сзади, ворочала неуклюжую штуку, неудачно изображающую из себя руль, и время от времени отвешивала щелчка расшалившимся детишкам.
Запрокинула голову, глядя как будто прямо на нас из чаши. Нахмурилась.
Неужели видит птицу, которую Нан уже и невидимой делать могла? Или чувствует наши взгляды через чашу?
Девушка поднялась, вытянула руку, целясь в нашу сторону. Выкрикнула заклинание, и с тонких пальцев сорвалось что-то вроде зеленой паутины.
Нан дернула чашей, и птица увернулась. При этом, должно быть, став видимой.
Мужчина вскочил, упустив шест, вскинул руку со стрелкометом на запястье. Плот покачнулся, и один из малышей выпал за борт, даже не булькнув.