Кровь неделимая
Шрифт:
– Если тебе трудно, не говори. Какая мне разница, что там было с твоими родственниками?
Ему бы послушать ее и забыть все и навсегда. Но прошлое продолжало тянуть его назад, а он так не хотел этого. Он хотел забыть его и видеть только свое будущее, будущее своей новорожденной семьи. Если бы он знал, что этот рассказ, эта откровенность будет стоить жизни его малышу!
– Это не просто родственники, это….
И он рассказал все. Ирина молчала. Она молчала весь тот проклятый день, а утром исчезла. Вернулась она к вечеру, бледная и усталая.
– Зачем?! – догадался он, – за что?
– Твой род проклят. Неужели ты сам этого не
– То, что ты сделала – преступление, я не могу этого понять! – он плакал, бессмысленно смотря на ее пустой уже живот, – это против Бога, против человека!
– Если бы твой Бог тебя простил, у нас был бы счастливый дом, по которому бы носились ребятишки, которые смело могли бы рассказывать о своем отце, о его жизни, о том, кто их дед, прадед, кто у них бабушки и дедушки….
Ирина как будто забыла в ту минуту, что в семнадцать лет вырвалась из родительского дома, который угорал в пьянстве и безумии. Она как будто решила для себя, взвесила, чьи корни чище, и нашла его корни недостойными ее любви и их ребенка. «Будь прокляты все наши корни! – подумал Власов, – Что они мне такое?». Он готов был в эту минуту отступиться от них сам, уподобившись ей. И через секунду уже проклинал себя за эту готовность к отступничеству! Нет, он не сломается!
– А покаяние? Ведь даже Бог прощает покаявшихся? И я просил за них прощения!
– Бог…. Видишь, у тебя последняя надежда – на твоего мистического Бога! Больше ведь надеяться тебе не на кого!
– Он не мистический, Он – живой! И Он прощает…. Он – сама Любовь!
– И где ты видишь эту любовь? – в ее взгляде действительно не было сейчас любви….
Он ответил ей таким молчанием, что лучше бы он закричал, так много боли и обиды было в его глазах. Но Ирина как будто спрятала свое сердце в панцирь.
– Да, я тебя больше не люблю. И это – точка в нашей жизни. Я решила начать все заново, без тебя. А тебе нужно или тоже начать все заново или смириться с
– Мне не нужна любая, мне нужна любимая.
– Ты уже не любишь меня, ты уже ненавидишь. И правильно делаешь. Такая уж у тебя судьба, тебе легче ненавидеть, чем любить.
– Судьба…. Да что она такое – судьба? Я не фаталист, я знаю, что все на свете – по воле Божьей. И я знаю, что умею любить!
– А это разве не фатализм? Пусть Божественный, но фатализм. Все предначертано, как ты любишь повторять.
– И ты думаешь, что мне предначертана такая вот судьба? Одиночество, шлейф проклятия за несчастья, которым нет прощенья?
– Я устала от всех твоих рассуждений, Юра. Все это пустое! И я боюсь. Просто отпусти меня. Мне нужна семья, дети. На мне нет проклятья, но… я иногда боюсь заразиться. Мне кажется, что это ваше семейное проклятье – как проказа. От одного существования рядом можно заразиться и стать таким же.
– Каким?!
– Отверженным. Тебя ведь отвергнут отовсюду, если узнают правду. Дружить с тобой станет дурным тоном. Ту войну ведь еще не забыли.
– Для бизнеса это не помеха.
– Ты сам знаешь, что еще какая помеха! Ты дашь та-ко-е оружие в руки своих конкурентов!
Они не узнают.
– …?
– Да, ты права. Что же мне делать?
– Кайся, – в ее голосе послышалась жестокая насмешка, – уйди в монастырь, наконец. Может, ты вымолишь у своего Бога прощенья за себя и за….
– Не надо! – он понял, наконец, что она действительно не любит его. Скорее всего, не любила никогда. Но в это так не хотелось верить, ведь еще вчера они были счастливой парой.
– Ирина!
– Я ухожу.
– Иди….
– Я могу не бояться?
– О чем ты?
– Я знаю твою тайну….
– Иди…. И никогда не бойся.
– Спасибо. Но хочу сказать тебе…. Если со мной что-нибудь случится, твою тайну узнают все. Я подстраховалась, конечно.
Он ничего не сказал, только с насмешкой посмотрел ей в глаза. В последний раз. И понял, что глаза – чужие, понял, что нельзя любить такие чужие глаза.
Он подошел к окну, наблюдая, как в ее машину и в машину сопровождения грузили многочисленные чемоданы и коробки, наблюдал, как она тщательно, еще по-хозяйски, оглянулась на дом, который так долго был ее домом и в который она вложила много души. Души…. Была ли у нее душа, вдруг с запоздалым прозрением подумал Власов. Ирина нашла взглядом его окно, коснулась лица и слегка качнула головой.
«Прощай!», – прочел он по ее губам.
– Я прощаю, Ира….
Тогда еще он не знал, что его бывшая жена не успеет стать счастливой. Через год Ирина выйдет замуж, удачно, как говорили и писали в прессе. Но он уже знал, что удачно – не значит счастливо. И в ту же зиму она сломала себе позвоночник, катаясь на лыжах на самом модном европейском курорте. Травма была фатальной, и молодой муж, почти не задумываясь, оставил Ирину доживать дни там же, в Швейцарии, в одной из тихих лечебниц. Она была брошена, как когда-то сама бросила в беде и отчаянии Власова.