Кровь нуар
Шрифт:
Питерсон закрыл дверь. Мы остались одни. Джейсон держался, пока не завелся мотор, и тут у него затряслись плечи. Закрыв лицо руками, он расплакался, зарыдал, трясясь всем телом, вздрагивая и дергаясь.
Я тронула его за плечо, и он отдернулся. Я попробовала еще раз, и он свалился боком мне на колени, и я обняла его, пока он плакал. Я его обнимала, его сотрясали мощные спазмы, но вслух он не рыдал. Тело его будто рвало горем на части, но крик он сдерживал. Он плакал так, будто его научили не привлекать внимания к своему
Можете считать это интуицией, но наверняка Франклин Шуйлер считал, что мальчикам плакать не положено. Особенно этому маленькому, слишком красивому, слишком не похожему на него сыну.
Глава восемнадцатая
Слезы стали иссякать, и наконец он просто лежал у меня на коленях, очень тихо, будто со слезами вся душа из него вытекла. Я гладила его по волосам, что-то приговаривала бессмысленное, как бывает, когда знаешь, что ничем не унять боль огромного страдания. Что-то вроде тихого «все будет хорошо», хотя знаешь, что совсем не хорошо и никогда уже не будет, да и не было, наверное.
Питерсон открыл для нас дверь. Джейсон вытер лицо и сел. Женщина на его месте спросила бы, видно ли на лице, что она плакала, но он не женщина и спрашивать не стал. Мы вышли, держась за руки — нас привезли снова в гараж отеля, а я даже не заметила. Мир сузился до лежащего у меня на коленях Джейсона и его горя.
Питерсон провел нас по черной лестнице, и это значило, что в вестибюле могло происходить какое-то событие, связанное с настоящим Саммерлендом. Что и хорошо: с меня пока хватает зрелищ, вполне готова поменять их на хлеб.
Питерсон и костюмный подождали, пока я ключ-картой открою дверь. Подождали, пока мы войдем в номер. Я даже думала, не проверят ли они номер, но они против этого искушения устояли. Очко в их пользу.
— Спасибо, — сказала я.
Питерсон протянул мне визитку:
— Если будут еще какие-то инциденты с прессой, звоните. У нас ожидается совершенно сумасшедшая неделя, и очень неудачно вышло, что она как-то зацепила вашего друга и его отца. Губернатор решительно настроен помочь вам не попадать под прожектор.
— Я очень благодарна вам, мистер Питерсон.
— Это моя работа, миз Блейк.
Я кивнула:
— Доброй ночи.
— Доброй ночи.
Я закрыла дверь, заперла ее, задвинула щеколду наверху. Всегда запираюсь наглухо. Да, большинство тех, за кем я охочусь, могли бы эту дверь высадить без проблем, но никогда не знаешь наверняка. Среди врагов попадаются и люди.
Сегодня ночью я врагов не ждала, но ведь я и днем не ждала, что надо будет пускать в ход оружие. А с собой его прихватила.
Джейсон ушел в ванную и закрыл за собой дверь — послышался шум воды. Я бы не стала его трогать, но есть хотелось. Я постучала.
Шум воды стих.
— Да?
— Я
— Я не хочу.
— Надо есть, Джейсон. — Это не было обычное «надо есть». Оборотни лучше контролируют своего зверя, когда живот полон. Один голод разжигает другой, и бездна призывает бездну.
— Что-то меня ничего не манит, Анита.
— Я знаю. — Я прислонилась к двери лбом. — И очень тебе сочувствую.
Слышно было, как он идет к двери, и я отодвинулась, чтобы он меня не стукнул.
— По поводу чего, Анита?
— Что твой отец был настолько ужасен.
Он улыбнулся так горько, что у меня сердце защемило.
— Он такой был всю мою жизнь. Наверное, я думал, что когда он будет умирать, это будет для меня миг ликования, а видишь — на то не похоже.
Я не знала, что на это сказать, кроме как:
— Вряд ли миг ликования.
— А вот ты ему понравилась. Я даже удивился.
— Отчего?
— Он любит мамину мягкость и вечное: «Да, милый». Из сестер любит Роберту — за то, что она всегда с ним согласна. Но вот ему понравилось, что ты дала ему отпор.
Я пожала плечами:
— Мое необычное обаяние.
Он улыбнулся мне:
— Это теперь так называется?
Он прошел мимо меня по номеру. Я нахмурилась ему в спину:
— Что «это»?
— Он трогал твои шрамы.
— Они много кого завораживали.
— Не совсем так. Обычно от них отворачиваются и делают вид, будто их нету. Или наоборот: пялятся вопреки собственному желанию. Они смущают людей, от них неуютно.
— Я это все стараюсь не замечать.
— Да, но шрамы-то твои, поэтому тебе небезразлично. А я вот просто смотрю, как кто реагирует.
Он снял галстук и бросил на пол.
Я пожала плечами:
— Не знала, что тебя интересует, как кто реагирует на мои шрамы.
Он улыбнулся и снял пиджак.
— Ты же знаешь, люблю наблюдать за людьми.
— Как все оборотни. Я всегда думала, что это как лев следит за стадом газелей. Типа самое слабое звено выбирает.
Он покачал головой и стал расстегивать рубашку.
— Мне всегда нравилось наблюдать за людьми, но когда-то я думал, что буду артистом. Мы коллекционируем манеры, как филателисты — марки.
Я подумала над его словами:
— Да, понимаю.
— В прошлый раз ты сняла туфли, как только мы вошли в эту дверь. Так что не стесняйся.
Кажется, неделя прошла, как я впервые вошла в этот номер. Меня все эти семейные сложности измотали вконец, а Джейсон был как огурчик, будто и не плакал в машине совсем недавно. Немножко глаза запали, но в остальном был как обычно. Я знала, что это видимость, иначе не может быть. Но тогда возникала мысль: насколько часто дома, в Сент-Луисе, Джейсон скрывал эмоциональное смятение? Если он так хорошо это умеет, то много раз мог меня провести.