Кровь Пяти Драконов
Шрифт:
Чозеи распределили дежурства; самое темное время досталось мне, и решение было совершенно верным. Визор доспеха позволял смотреть сквозь темноту и пелену дождя, и я отчетливо видел всех спящих: светлые волосы Форкро, полную фигуру новобранца Гарана, любившего поговорить об оставшейся дома невесте; кожа всех карала сливалась с темнотой, но я ясно видел крупную фигуру Конга, вечно болтливого Дженнара и улыбчивого Мано, товарищей-Возвышенных... Эссенция разливалась по доспеху маскировочным полем, сливая меня со мраком, не давая отличить
Невидимый сам – и прозревающий ночную темноту. Разве можно найти лучшего часового?
Я медленно оглядывался, проникая взглядом в ночь. Тут даже напрягаться не стоило; пропустить движение при такой видимости было нельзя.
Я ошибался. Я забыл, что для зверолюдов этот лес – родная стихия, а многие из них ночным зрением наделены от рождения; потому, наверное, и не понял, что шевеление в джунглях – это не качающиеся ветви, и все осознал лишь когда секунду назад спавший Элес внезапно вскочил, вспарывая воздух взмахом дайклейва и вспышкой стихийной силы.
Грохот призрачных камней, сорвавшихся с лезвия, мгновенно разбудил всех, и я, вскочив на ноги, наконец увидел их – темные, сгорбленные силуэты, блеск клыков, острия мечей, копий и стрел.
Мгновение назад джунгли были тихими; теперь же их наполнил свист стрел, крики и ругань, блистание стихийной силы. Я рванулся вперед, столкнувшись со вскинувшим копье зверолюдом; мой дайклейв вошел ему в грудь, а порожденный стыдом огонь сорвался с пальцев, ударив в другую темную фигуру. По лесу разнесся отчаянный вой, прервавшийся, когда Барнасу проткнул врага копьем насквозь.
Зверолюды откатились назад и скрылись в чаще так же внезапно, как и появились. Но несколько солдат ругались, пытаясь удержать текущую из ран кровь; один же – Гаран, которого ждала дома невеста – распростерся на мокрой траве, и три стрелы торчали из полного тела.
Я смотрел на него, и не мог отвести взгляда, осознавая, что если бы я заметил раньше… если бы поднял тревогу…
– Ничего, гунхэй, – серьезно пророкотала рядом Большая Харала, правильно все поняв, – такое случается. Никто не может быть все время начеку.
– Не утешай его! – рявкнул Барнасу. – Криас, придурок, из-за тебя чуть не легли тут! Своими глазами смотри, положился на доспех и думаешь, что уже все решено? Тогда у тебя дерьмо вместо мозгов… и это ко всем относится, не дай Драконы кто-то опять уродов пропустит!
Я опустил голову. Сказать было нечего; лишь вспомнить слова Элеса – проснувшегося, как я потом узнал, не из-за сторожевых чармов, а просто из-за умения чуять лес и острой интуиции – и согласиться с ними.
Барнасу обжег меня мрачным взглядом и отвернулся; капли дождя испарялись в колеблющемся вокруг него ореоле пламени.
Элес наклонился над мертвым Гараном, мрачно покачал головой; бросил мне через плечо:
– Криас, возьмешь тело.
Я молча кивнул и поднял Гарана, вскинув его на плечо. Казалось, холод мертвой плоти чувствуется
В лагерь мы вернулись молча. Вместе с телом я спустился в специально для того вырытый погреб, уложил Гарана на пол, спрессованный до состояния камня, и уже собирался выйти наружу, когда Барнасу бросил сверху:
– Сожги его.
– Что? – остановился я.
– Сожги, – рыкнул чозей. – Хоть как-то своей Эссенцией сегодня пригодишься; ты ему хотя бы это должен.
Я стиснул зубы, но медленно кивнул. Послышались шаги: по приставной лестнице соскользнул брат Серый Ветер, наш монах, остановился в ожидании рядом.
Я опустился на колени рядом с телом солдата, неловко стащил с него доспех и знаки отличия; монах молча помог мне. Из карманов появилась пара писем домой, несколько мелочей… то, что при каждом солдате есть.
Все. Теперь на теле не осталось ничего; все, что несло в себе память о Гаране, было выложено рядом.
Я положил закованные в броню руки на тело солдата, прикрыл глаза, вызывая на поверхность свою стихию. Рядом защелкали четки и послышался негромкий голос; выпрямившийся Серый Ветер читал молитву, провожающую Гарана на перерождение.
Мои ладони сперва нагрелись, потом окутались языками пламени. Вспыхнувший огонь заколебался на промокшей одежде; я сосредоточился, и он разгорелся ярче, пожирая равно ткань и плоть. Отблески заметались по стенам и выбритой голове Серого Ветра, треск огня смешался с шумом дождя снаружи и вплелся в молитву монаха.
Я не вставал, пока тело Гарана не обратилось в пепел полностью. И даже после этого еще десяток секунд я провел над прахом, пока не понял, что долг выполнен, а отблески вокруг рождены уже не горящим телом, а дрожащим огнем моей анимы.
– Вам стоит снять шлем, – мягко заметил Серый Ветер, закончив молитву.
– Что? – переспросил я, поднимаясь.
– Броня защищает вас, гунхэй, – пояснил монах. – Но она же отстраняет вас от мира. Вам полезно будет ощутить Восток на себе.
Я помедлил, потом кивнул. Попрощался с монахом, уже начавшим собирать прах в стальной сосуд, и выбрался наружу, отстегивая и стаскивая шлем.
Капли темного дождя покатились по лицу и зашипели в еще не угасшей аниме, волосы мгновенно промокли. Огонь внутри недовольно вспыхнул, и опустошенность в душе отступила.
– Больше не ошибусь, – вслух сказал я, стянув перчатку и подставляя разгоряченную пламенем ладонь под струи воды.
Странное дело, но после этой ночи я оказался принят среди солдат. Не как командир или товарищ по оружию – как один из них, я это чувствовал. Меня не раз принимали за доской для Врат ипартиями в «костяной двор», пару раз даже предложили покурить кват. Я привычки к этому не питал, отказался; они не обиделись. Хотя Элес и заметил: «Здесь стоит курить. Сквозь дым меньше видно».