Кровь слепа
Шрифт:
— Я только хочу предупредить тебя, Хавьер, — сказал Рамирес. — Комиссар Эльвира звонил и интересовался тобой. И только что ко мне наведывался наш общий друг Андрее Лобо, злой как черт, еле разговаривает, ну знаешь, как это он умеет, он тоже интересовался, где ты пропадаешь.
— Почему бы им не позвонить мне напрямую?
— Опыт мой подсказывает, — отвечал Рамирес, — что простая выволочка по телефону — не в их правилах. Удалось кого-нибудь вспугнуть?
— Слыхал когда-нибудь о человеке по имени Алехандро Спинола?
— Тот еще фрукт.
— Так ты его знаешь?
Пауза.
— Нет, конечно, —
— Он познакомил Марису с Эстебаном Кальдероном.
— Ага! — вскричал Рамирес, словно вдруг ему открылся путь к раскрытию дела. И тут же спросил: — Так что, черт возьми, это может значить?
— Мы имели с ним интересный фехтовальный поединок, — сказал Фалькон. — Он, конечно, боец что надо. Я склоняюсь к мысли, что заговор, приведший к взрыву шестого июня, еще не изжил себя, но принял иную форму или же расширяется, стремясь проникнуть в иные сферы в парламент и мэрию!
— И взрыв был задуман, чтобы держать под контролем местных политиков и проникнуть в администрацию мэрии, — сказал Рамирес. — Ты не считаешь, что делаешь из мухи слона, а, Хавьер?
— Я нюхом чувствую что-то нехорошее в этом Спиноле, — сказал Фалькон. — Он деятелен и честолюбив. Подозреваю, что в их семье Эстебан считался образцом талантливости и ума и Алехандро всю жизнь пытался доказать, что и он не хуже. Мозгов, чтобы стать юристом, ему не хватило, но он обладал другими способностями.
— И он воспользовался ими, чтобы прищучить кузена?
— Не удивлюсь, если это так.
— Погоди-ка, — сказал Рамирес, — Кристина только что сказала мне, что Эльвира требует тебя к себе. И кажется, что дело срочное.
— Что симптоматично, — сказал Фалькон. — Трубят сбор. Скажи комиссару, что я прибуду как только смогу.
Консуэло сидела в ночной рубашке; экран компьютера освещал ее лицо и мокрые волосы. Она повела себя глупо и опрометчиво, но сейчас решила не торопиться и обдумать следующий свой шаг более тщательно, чем предыдущий. Она внесла в компьютер свой телефонный разговор, записала его со всей точностью, на какую только оказалась способна. Потом перечитала, внеся поправки, которые подсказывала ей память всякий раз, когда в ней внезапно всплывали те или иные полузабытые детали.
От работы этой она взмокла, что несколько смягчило ее истерическое состояние. Приняв душ, она оделась с намерением позвонить Хавьеру с тем, чтобы немедля встретиться с ним и поставить его в известность о последних событиях. Но, уже потянувшись к телефону, она вдруг осознала, что это именно то, чего от нее ждут. Она вновь скинула с себя одежду, чтобы опять не поддаться опрометчивому порыву, и, сев, погрузилась в раздумья.
Для начала она попыталась ответить на вопрос, заданный ей похитителем: почему был похищен Дарио? Потому что им не понравилось вмешательство Хавьера в расследование. Похищая Дарио, они были уверены, что она тут же обратится к Хавьеру, использует его опыт криминалиста. Возможно, они ожидали, что Хавьер, не открывая ей причины похищения, непосредственно включится в поиски мальчика. Это отвлечет его от так беспокоящего их расследования.
Такова была первая логическая цепочка, которую ей удалось выстроить со времени похищения Дарио. Она ощутила крепнущие силы и возможность сконцентрироваться на проблеме. Пока что, думала она, я делала все, как вы и ожидали. Вы промучили меня сорок восемь часов и довели до такого отчаянного состояния, что я действовала под вашу диктовку. Ну а теперь настал мой черед показать вам, с кем вы решили сразиться.
Комиссары Лобо и Эльвира — начальство Фалькона — являли собой странную парочку: Дикий Зверь под ручку с Бухгалтером. Первый — смуглый, тонкогубый, еле сдерживал гнев, поскрипывая зубами, словно рот у него был полон песка, другой же — все поправлял и переставлял предметы, наводя порядок на и без того безукоризненном рабочем столе.
— Над чем ты в данный момент работаешь, Хавьер? — невозмутимо осведомился Эльвира, в то время как Лобо лишь вперил в него свирепый взгляд и чуть подался вперед, словно только и ждал малейшего повода ринуться в атаку.
— Сейчас меня прежде всего занимает убийство Марисы Морено, которое, как я полагаю, имеет отношение к двойному убийству в Трес-Миль.
— Тебя недавно видели в Мадриде, где, как ты сообщил инспектору Луису Зоррите, «копаешь доказательства» по делу Эстебана, — сказал Эльвира. — Но дело это рассматривается здесь, в Севилье, и суд, как ты знаешь, состоится в конце месяца.
— Как это понять, Хавьер? — вступил Лобо, который был больше не в силах сдерживаться.
— Как проявление любезности.
— Любезности? — вскричал Лобо. — При чем тут, черт возьми, любезность?
— Я поставил в известность инспектора Зорриту, что займусь делом Марисы Морено. Я прочитал материалы дела, слышал, что говорил Кальдерон на допросах, и обнаружил некоторые странности и несообразности. Я посчитал своим долгом сообщить ему это, потому что это может оказать влияние на ход его…
— А после встречи с Зорритой куда ты направился? — спросил Эльвира. — Водитель патрульной машины сказал, что ты «прятался» на заднем сиденье.
— У меня было дело в НРЦ, которое я не вправе с вами обсуждать.
— Ты испытывал и продолжаешь испытывать большую эмоциональную нагрузку, — сказал Эльвира, исподволь подводя разговор к выводу, который уже успел сформироваться в его мозгу.
— У нас имеется соглашение с НРЦ относительно исполнения тобой их заданий, — сказал Лобо, который желал бы вести этот разговор без участия Эльвиры.