Кровь вторая. Орда

Бер Саша

— А ежели нет, — заговорщицки продолжил Кайсай, подходя к Апити и обнимая её за голые плечи, — мы ещё поживём. Надо же спинку подлечить, да, и в конце концов, мы ж в гостях у еги-бабы, а самой бабой, так и не попользовались.

С этими словами он хотел было ущипнуть её за торчащий сосок, но та лихо отреагировала и наглеца, как молнией по рукам шарахнуло, исключив возможность прикосновения и поставив все волоски на его теле дыбом.

— Не трошь, — зашипел дед и в его глазках засверкал не хороший огонёк.

Но Кайсай, ничего не соображая после разряда, по инерции

хотел было продолжил задуманное, только руки затряслись так, что отказались слушаться. Голова гудела и единственно, что он осознал в тот момент, так это то, что Апити шибанула его каким-то колдовством, от которого тряска по всему телу, как волнами, до сих пор, каталась.

Он попятился от голой бабы, расплывшейся в растерянной улыбке, как от прокажённой. Только отойдя на несколько шагов, присел, скорчившись, обхватывая колени и начал потихоньку приходить в себя.

Увидев, что еги-баба смотрит на него не зло, а насмехаясь, а леший за её спиной принял довольный вид, как будто жареных лягушек обожрался, Кайсай, чувствуя, что проигрывает этот дипломатический поединок лесовику, попытался вновь кинуться в атаку, но уже не приближаясь к ним, а так, издали.

— Но леший, — принялся он восстанавливать сданные позиции, — посуди сам. А что нам ещё делать, пока я выздоравливаю? А она отказать не сможет. Не можешь же? — умоляюще потребовал ответа рыжий, от улыбающейся Апити, — ты ведь по законам живёшь? — но тут же переключившись от греха подальше вновь на лешего, которого, почему-то, не так боялся, как эту ненормальную бабу, — а коли ты нам нужное занятие устроишь, так нам и некогда будет тебе жизнь лесную портить.

Леший, не смотря на всю абсурдность ситуации и сказанного Кайсаем, призадумался. Все молчали.

— Ладноть, — неожиданно решился дед, но вместо того чтобы ответствовать рыжему наглецу, посмотрел снизу-вверх на Апити и погрозив ей своим крючковатым пальчиком, тихо проговорил, — баба, не шуткуй.

— Ути какой грозный, — засюсюкала Апити и наклонившись над лешим, смачно чмокнула его в редковолосую макушку.

Тем не менее, это не растопило напускной злобы дедка и он, ещё раз, недобро зыркнув на Кайсая, обратился, наконец, к стоящему столбом Кулику.

— Айда, бешеный. Только топор выбрось, а то ишь, сколь деревцев малых загубил, лиходей.

Кулик топор выбрасывать не стал, а просто выронил его из рук и тот упал к его ногам.

Оставшись один на один с ведьмой, Кайсай с расстояния, осторожно поинтересовался:

— И что это было?

— Ты про чё? — прикинулась дурой Апити.

— Вот, про это, — выставив перед собой дрожащие руки, уточнил рыжий.

— Ах, про это, — проговорила еги-баба, махнув рукой и «нервная плеть» больно стегнула Кайсая по левому бедру, от чего он глухо взвыл, выгнулся и чурбаном повалился на больную спину в траву.

Апити, нависшая над позеленевшем, не то от страха, не то от боли Кайсаем и мило улыбаясь, проговорила:

— Я тебя отучу, ручками то шаловливыми лазить, где не попадя.

Рыжий стиснул зубы, но отточенный с девками язык, спокойно умереть ему не дал.

— А что тебе, жалко, что ли?

Может я тебя хочу?

И тут же, получил по зубам очередной плетью. Зубная боль во всей челюсти одновременно, была такой, что искры из глаз посыпались. Когда через несколько ударов сердца, боль постепенно отпустила, и он разжал сомкнутые веки, то вновь увидел над собой улыбающуюся бабу. Он собрал силы в кучу и настырно, словно баран упрямый, пробурчал:

— Всё равно хочу.

Он тут же зажмурился и сжался в клубок, ожидая очередного удара, но того не последовало. Она не стала его больше лупцевать, а, просто, выпрямилась и ушла, оставив его взмокшего от перенапряжения, валяться в траве.

Все последующие дни Кулик сиял, как начищенная золотая бляха, расхаживая по округе и не выпуская из рук, тяжёлый обоюдоострый топор. Из каких закромов леший его выкопал, осталось загадкой. Кулик сказывал, что они дошли до старого дуба. Он велел подождать. Затем, дедок зашёл за дуб, а вышел с другой стороны, уже таща за собой тяжеленный топор.

А вот секрет перехода в бешеное состояние, Кулик умолчал, мотивируя это тем, что на секрете этом, наложен зарок молчания и коли скажет, то дар потеряет.

Так как уговор дед выполнил полностью и быстрее, чем можно было ожидать, то молодцам ничего не оставалось, как долго благодарить хозяев за гостеприимство, по обниматься, прослезиться, откланяться и пуститься в путь дорогу.

Уже взобравшись в седло и собираясь тронуться в путь, Кайсая остановил недовольный окрик лешего:

— Эй, ты, рыжая бестия.

Тот развернул коня и подошёл шагом к старичку, который потупив глазки в землю, вынул из-за щуплой спины огромный золотой пояс с мечом и кинжалом и протянул воину:

— На, дарю.

У Кайсая аж в зобе дыханье спёрло, и он дар речи потерялся.

— Так, это ж, моё… — чуть не задыхаясь от наглой несправедливости, выдавил из себя воин, буквально сверля вора глазами.

— Не твоё, а моё, — тут же заерепенился дедок, — кто-то выбросил, а я подобрал. Раз я нашёл, значит моё.

Кайсай, неимоверной силой воли, подавил в себе правомерный гнев и не подавая вида, что взбешён, медленно наклонился и буквально вырвал пояс из рук лешего. Но тут же, устыдился собственного поступка и потупив взгляд, теребя в руках пояс, смиренно покаялся:

— Прости. Благодарствую тебе за подарок, дед. Больше никогда не брошу.

— То, та, — хмыкнул довольно лесовик и махнув на них рукой, в сердцах выдал напоследок, — давайте, валите отсель, надоели, как поганки с голодухи.

Глава тридцатая. Он. Вавилонский клубок

Куруш обедал, когда в зал, полы которого были накрыты яствами и где придавались пороку обжорства, приближённые Царя Царей, вошёл его тайный визирь Атиаг и Куруш, только сейчас заметил, что его изначально за столом не было. Он всегда сидел третьим, по правую руку, как раз, рядом с Крезом, тем бывшим лидийским царём, который будучи помилованным, прекрасно пристроился в окружении Великого Покорителя Земель и чувствовал себя, вполне довольным жизнью.