Кровь вторая. Орда
Шрифт:
Четвёртым, кто из поселения отправился в касакскую орду, был некий Кайсай. Поехал даже не из поселения, как остальные три, а жил он с дедом-бобылём на заимке и под большаком поселения, эта странная парочка не хаживали, да, и сам большак, толи, что-то знал про деда, толи, просто, побаивался, но к нему на заимку никогда не лез. А дед тот, явно был не из простых. С одного вида узнавался в нём старый, опытный воин. Лицо в страшных шрамах. В тех же шрамах руки, да, наверняка и всё тело, только голым его никто из поселян не видел.
Ходил странно, крадучись, как будто стелясь по земле
А Кайсай, пацанёнок его, вовсе и не его был, как люди сказывали. С первого взгляда можно было это определить, ибо он был огненно-рыжий, кудрявый, с лицом узким и сам весь худой, но плечами широк.
Бабы разное про них судачили. Кто-то говорил, мол, что жена от чужого принесла, так он её за то прибил, а дитё пожалел, да, взялся воспитывать. Другие поговаривали, что подобрал он мальца в далёких чужих землях, мол, рука на ребятёнка не поднялась, взял для торга, а по пути привязался, да, и оставил при себе, старость коротать.
Третьи, вообще, говорили, что не человек тот дед, а колдун страшный и рыжий его, тоже не из людей, а живут они тут, скрываясь от богов светлых и что, мол, дед этот, молодому-то силу свою передаёт, для злодейства какого-то.
В общем, говорили много, говорили разное, но толком, так никто и не знал, что это за странная пара на заимке за рекой обустроилась. Выстроили себе избу, огородились высоким частоколом, способным штурм целой орды выдержать и сидели там, как сычи нелюдимые.
Те, кто близко из любопытства проходил мимо, непременно со двора слышали шум мечей, да, кряхтение боя ратного. Такое впечатление у народа складывалось, что они там только и делали, что дрались меж собой денно и нощно.
Дед, иногда через речку перебирался, в поселение хаживал, с мужиками торговался, кое-что покупал из запасов, притом всегда расплачивался золотом иноземным, поэтому все его с уважением встречали, заискивали перед ним, а вот его пацана, в селении почитай никто не видел.
Девки бегали поначалу, просто, смотрели, но только издали, из-за реки. Речка была не большая, так себе, поэтому даже пытались заговорить с ним, когда близко к воде подходил, но он, никогда с ними не говорил и вообще, звука не издавал, поэтому девки единогласно решили, что пацан, к тому же, ещё и немой с рождения, о чём добросовестно донесли до всего поселения.
Но в один прекрасный день, рыжий, вдруг, с ними заговорил, притом хамовато нагло и заносчиво, даже местами непотребно обидно. Девки, его попытку наладить с ними диалог, восприняли по-своему и уже к вечеру этого дня, во всём поселении, чихвостили этого гада чужеродного, на чём свет стоит.
Со временем привыкли к его дурацким шуточкам и похабной сальности, мужичины неотёсанного и стали огрызаться. Благо река разделяла зубоскалов, и никто не торопился её пересекать, чтоб наказать обидчика физическими аргументами. Постепенно, эти посиделки вошли в обычную норму.
Девки от скуки, часто приходили и голосили с той стороны,
На следующий день, после того, как выпроводили дебоширов из поселения, Кайсай, впервые средь бело дня, появился в поселении. Да, как! Верхом на боевом коне, увешанном золотыми бляшками, с изысканным седлом, с притороченной к нему короткой пикой и арканом конского волоса.
Сам был разодет в новенький кожаный панцирь, в кожаные ордынские штаны в обтяжку, заправленные в короткие сапожки, где из каждого голенища торчал за сапожный нож, с резной рукояткой. Опоясан был золотым поясом, с ладно пристроенным мечом акинаком в кожаных ножнах, а с другой стороны, поблёскивал большой кинжал, в красивом узорном окладе, явно иноземной работы.
В поводу, Кайсай, вёл коня попроще, гружёного через седло мешками с поклажей, там же был странной конструкции лук и наглухо закрытый колчан, довольно внушительной вместимости. На голове колпак, с длинным острым концом, свисающим на спину, в который была спрятана его рыжая коса.
Шёл он медленно, шагом, как на показ. Народ на него со всех щелей выползал посмотреть. Воина, в полном боевом обвесе, приходилось видеть не многим, да, и сам по себе, был он мужчиной молодым, красивым, было на что девкам глаз положить.
Вот тогда-то мать Кулика и бросилась пред ним в пыль придорожную на колени и взмолилась, чтоб взял с собой её сына, тоже собравшегося в касаки податься, что, мол, боязно одного отпускать по пути отца погибшего, да, к делу ратному совсем не готовому. Почему-то, она уверенно решила, что Кайсай, не простой молодец и не то, что про него бабы судачили, а особенный.
Скорей всего, вид его её впечатлил, хотя старше он был Кулика, всего на год. Но то, как он был одет, как вооружён и как при этом держался, ненадменно, а как-то просто и уверенно, как будто всю жизнь так ездил. Создавалось впечатление, что не игрушками увешан, а необходимым и нужным и явно пользоваться этим всем обучен, не понаслышке.
Кайсай остановился. Посмотрел на бабу. Послушал её мольбу и тихо ответствовал:
— Ждать не буду. До развилки, что за лесом, пойду шагом. Догонит, пусть пристраивается, не догонит, значит так надо.
После чего, так же шагом, обошёл стоящую на коленях бабу и пошёл своей дорогой, под восхищёнными взглядами, всех, кто на него смотрел.
Кулик догнал его ещё до леса. Но видно было, что собирался впопыхах, не так, как следует собираться в дальнюю дорогу. И упряжь на коня одел не аккуратно, сикось-накось и сам оделся, видать в то, что успел схватить, и с оружием у него было явно слабовато. Пики не было, лука не было, ничего не было, зато за простым матерчатым поясом, за спиной, торчал обычный плотницкий топор. Зачем он его с собой прихватил? Кто его знает?