Кровь вторая. Орда
Шрифт:
— Слышь, Кулик, — начал он как-то под вечер, тяжёлый для себя разговор, — такое дело. Нам надо с тобой по-честному обговорить наши отношения.
— А какие у нас отношения? — спросил Кулик, чего-то явно напугавшись.
— Да, понимаешь, — замялся Кайсай, — благодарствую, в общем, тебе за мою жизнь. Глупо было помирать в самом её начале.
— Да, не за что, — потупился и почему-то покраснел Кулик, — разве ты, поступил бы иначе?
— Не знаю, — тут же задумался рыжий и усмехнувшись добавил, —
Они замолчали. Разговор, который он начал, чтоб развеять напряжение, только ещё больше напряг.
— Понимаешь, — наконец проговорил Кайсай, соображая, что говорить теперь всё равно придётся, раз начал, — я воин. При том непростой, а бердник. Понимаешь, бердник! Меня с детства учили быть таким, и дед сказал, что я стал настоящим, почти как он… Хотя какой я настоящий, если в первой же драке, даже не в бою, словил стрелу в спину. Позор.
И он с отчаянием рубанул рукой воздух.
— А кто такой бердник? — наивно поинтересовался Кулик.
Кайсай посмотрел на него, как на дитё несмышлёное, с таким видом, мол, как этого можно не знать, но увидев по-детски наивные и заинтересованно блестящие глаза, осёкся. Подумал немного на тему, стоит ли объяснять и если стоит, то как, и в конце концов, лишь махнул рукой:
— Не важно. Воин такой, одиночка. Способный в стан врага пробраться никем незамеченным и один, со всей оравой биться, если понадобиться, да при этом живым остаться. Тфу! — тут же сплюнул он от досады за своё ранение, при этом, не желая того, пощупав поясницу.
— Да, ладно, — постарался поддержать его Кулик, как будто понимая его досаду, — этот же урод в спину стрелял. Нечестно это.
— Ты, о какой честности говоришь, Кулик? — неподдельно удивился рыжий, — какая может быть честность в бою на смерть?
— Но вы, просто, дрались на кулаках. Без оружия. Какой тут бой насмерть?
— В том то и дело, — заинтересованно принялся поучать Кайсай, своего неопытного собеседника, почувствовал себя, чуть ли не настоящим учителем, прям, как его дед, — не бывает просто драки, не бывает просто жизни, вся жизнь — это бой на смерть. Только так, относясь к жизни, можно выжить.
— Я с тобой не согласен, — неожиданно выдал Кулик, после короткого раздумывания, — жизнь — это жизнь, а бой — это бой. Мы живём среди людей, а бьёмся среди врагов. Ни все же люди враги.
Эти слова выбили уверенность из Кайсая и понял он, что до учителя ему, ещё далеко. Он что-то лихорадочно соображал, а затем, как бы сдавшись, упавшим голосом проговорил:
— Вот и я об этом. Я воин. С детства воин. Понимаешь? Сам знаешь, среди людей, почти не жил. Для меня все люди враги, от любого должно ждать удар в спину.
— Но я же не такой, — обиженно прервал его тираду Кулик.
Кайсай лишь неуверенно
— Ты не такой. Поэтому я не знаю, как себя с тобой вести. Как с тобой общаться. Я, просто, не знаю, как общаются люди в этом случае. Меня этому не учили.
— А чё мешает воину научиться быть человеком, — неожиданно встряла в их разговор, непонятно откуда взявшаяся Апити, пристраиваясь рядом с Кайсаем, с другой стороны, от Кулика.
Полная неожиданность её появления, видно, так напрягла рыжего воина, что напряжённость не выдержала, лопнула и его понесло:
— А ты, вообще, кто такая? — накинулся он на неё, выплёскивая накопившееся, — откуда ты здесь взялась?
— Да, — тут же поддержал его Кулик, переводя своё собственное напряжение на подвернувшийся объект, используя бабу, как некий громоотвод, — откуда? Я этот лес с детства знаю. Не было тебя тут, никогда.
— О, приехали, — тут же взвинтилась еги-баба, тоже переходя на повышенный тон и всплёскивая руками, — вы чё на меня орёте? Да, я тута, всю жизнь живу. А коли ты по лесу ходишь и не хрена не видишь, так я тебе глазёнки протирать не обязана.
— Врёшь, ведьма, — чуть ли не взвизгнув, выпалил Кулик, — не было тебя тут.
— Тута я жила, а вот тебя в моём лесу не видела. Эт ты всё врёшь.
— Ведьма, — тут же втиснулся в их перепалку плюгавенький старичок, — как есть, ведьма.
— А хоть и ведьма, — вскакивая на ноги и уставив руки в боки, ехидно отреагировала Апити, — тебе то чё? Если ты слепошарый, простого отвода глаз не способный узреть.
— Стой! — заорал Кайсай тоже вскакивая на ноги и в упор уставившись на бабу.
Наступила тишина.
— А это кто? — спросил Кайсай Апити, тихо, медленно растягивая слова и указывая пальцем в сторону непонятно откуда взявшегося деда-недоростка.
Апити скосила глаза в том направлении куда он указывал. Снова вернула взгляд на Кайсая и пожав плечами, с видом, мол, дурак совсем, что ли, просто ответила:
— Леший.
Кайсай медленно перевёл взгляд на деда. Тот стоял столбиком, вытянув руки вдоль тела и отведя широко открытые глаза в сторону, как нашкодившая собачонка.
— Леший? — переспросил опешивший Кайсай.
— Ну, да, леший, — так же просто ответила баба с видом, мол, что тут такого.
— А ты ведьма, — тут же буркнул старичок, всё так же отводя большие, печальные глаза в сторону.
— А я вообще живой или уже умер? — неуверенно спросил Кайсай, не к кому не обращаясь, но при этом переведя взгляд на Кулика, который распахнув глаза и рот, казалось не дыша, пялился на деда.
— Ладноть, — печально вздохнул дед-лесовик, — пойду.
И стал уже поворачиваться, обиженно потупив глаза в землю, как его остановил Кайсай: