Кровь вторая. Орда

Бер Саша

Было утро. Царица сидела на камне у костра, подстелив под зад козлиную шкуру и закутавшись в горностаевую шубу, что припёрла с собой в обозе, смотрела на голые скалы, отвесной стеной стоящих перед ней и по виду, просто, замерла, ни о чём не думая. Ей уже опротивел этот камень, ей осточертел этот поход.

Неслышно подкралась старая Русава, которая не только, на удивление, выдержала все эти долгие похождения по бездорожью, но тут, в горах и палку свою куда-то запрятала. Как ожила баба, да на второй круг жизни пошла.

— Чё сидишь,

скукожилась? — весело приветствовала она царицу степей.

— А с чего это ты какая радостная, Русава? — хмуро ответствовала ей Райс встречным вопросом, не меняя положения и даже не повернувшись на голос.

— А чё ж не радоваться то? — с наигранным, гротескным удивлением вылупила зенки старая ведунья, — посмотри вокруг, блаженство то какое.

— Ты о чём? — переспросила Райс выпрямляясь и оглядываясь, как будто за эти три дня, ещё что-то не успела тут увидеть.

— Как о чём? Чистота то какая! Воздух, — и старая шумно вздохнула, — чист. Вода, вона, как слеза. Камень и тот чистый, без гряди. Разве это не чудо.

— А я хочу грязь, — пробурчала царица, с ноткой упрямства маленькой девочки и вновь согнулась, поглубже укутываясь в меха, — прям, скучаю по грязюке. Скоро сниться начнёт.

Русава старчески по-хекала, изображая смех и не спрашивая царского дозволения, нахрапом, грузно плюхнулась большим задом на шкуру, впритык к царице, да так, что той пришлось, нехотя, подвинуться.

— Во всём надо искать хорошее, — продолжила свои восхваления ведунья, — вот возьми меня. Для старой, да больной, так вся эта чистота, только во благо. Похудела, суставы мучить перестали. Вона, я скачу уж, как коза.

— Я тоже жирок сбросила, — поддержала её Райс, — даже полегчало, не скрою.

— Вот, — подхватила ведунья, — а ты всё плохо, да плохо.

— Да, ни чего я не жалуюсь, — вновь выправила спину Матерь, — просто, ждать, терпеть не могу. Всю изнутри уже выворачивает. Давай уж, выкладывай, с чего это ты такая весёлая, с утра по раньше.

— Так виденье мне было, Матерь, — дурашливо удивилась Русава, всем видом показывая её обеспокоенность, по поводу того, что царица до сих пор не знает того, что, наверное, уже знают все и не по разу.

— Хватит тебе придуряться, старая, — тяжело вздохнув, пресекла её Райс.

— Вестей нынче жди, — торжественно проговорила ведунья, задирая кривой указательный палец к небу.

— Да, я только этим и занимаюсь тут, уже третий день, — пробурчала недовольная царица.

— Сегодня будут. Много и все хорошие.

Райс заинтересованно посмотрела в блёклые глаза Русавы.

— Это то, о чём я думаю? — задала она вопрос, осторожно вглядываясь в мимику ведуньи.

— А мне по чём знать, о чём ты там думаешь, но вести будут концом ожидания, если ты об этом.

Русава хитро улыбнулась, растянув жалкие полоски, что остались от её губ.

— Это хорошо, — резко вставая и сбрасывая при этом шубу на камень, помурлыкала себе под нос Райс, тоже улыбаясь и потягиваясь,

разом приходя в хорошее расположение духа.

Первую весть, принесли девы Сойковской орды. Эта Матёрая, шныряла в предгорье, на границе со степью и весть, действительно была замечательной. Агар прислал свои каракули на длинном пергаменте. Его орда в полном составе возвратилась в родные степи и по уговору с царицей, полным ходом, нигде не останавливаясь и на день, пополняя ряды из аборигенов по пути, неслась в указанное место и судя по расчётам Райс, уже на восьмой день от сегодняшнего, Агар должен будет упереться ножками в землю на указанной ему реке, организуя ловушку для зверя.

Сонная ставка Райс, прозябающая от безделья все последние дни, буквально взорвалась эмоциями жизни. Сразу все засуетились, забегали. Кое кто, даже, начал уже собираться, хотя команды на сборы, ещё не поступало. Охотницы бегом кинулись пополнять запасы мяса и птицы, для нового перехода. Закипели котлы.

Боевым девам, как и самой царице, до оскомины надоело тут сидеть и все, как одна, рвались в бой, ну, или хотя бы в боевой поход, да, на худой конец, куда угодно, лишь бы задницу оторвать и двигаться дальше.

Не успело стойбище переварить первую судьбоносную весть, как на голову бухнулась другая, притом свалилась, в буквальном смысле, в виде самого царя Тиграна, собственной персоной, прискакавшего в сопровождении трёх дев орды Золотца, которая, всё же умудрилась найти запрятавшегося горного царька, в одной из глухих межгорных долин, где тот сидел и носа не высовывал вторую седмицу.

— Тахм Райс, любимая, — приветствовал он Матерь, соскочив с коня и чуть ли не бегом приближаясь к ожидающей его царице, размахнув руки в стороны для объятий, как крылья, и радостно скалясь при этом.

— Но, но, — попыталась она остановить ещё на подлёте, этого «горного орла», — давай, как-нибудь, без любви обойдёмся, Уйбар.

Тем не менее, мужчина, добежав, всё же заграбастал её в свои объятия, приживаясь золотой бородой к её щеке и не выпуская свою добычу из цепких рук, блаженно проговорил:

— Ты не представляешь, как я рад тебя видеть.

— За то я, этим похвастаться не могу, — пропыхтела царица, тщетно пытаясь избавиться от столь интимного положения, — да, отпусти, Уйбар, а то ненароком, ещё выдавишь чего из меня.

Тигран разжал объятия, но всё ещё продолжая удерживать за плечи, с нескрываемым обожанием, уставился в голубые глаза царицы.

— Вот, брошу всё и возьму тебя в жёны, — радостно закончил он своё приветствие, — вай, какая красавица.

Не успела Райс, отдуваясь, сообразить, что ответить этому пройдохе, как с боку, её опередила подошедшая Русава:

— Самоубийца, прости его Троица.

Беседа между Райс, её ближнем кругом, что прибывали при царице в советниках и царём Тиграном, продолжалась тяжело и долго, несмотря на полушутливый тон, кажущееся веселье и лёгкость полупьяного общения.