Кровь Заката
Шрифт:
Страшно Эдмону не было, куда-то делись и боль, и отчаянье. Как ни странно, он даже выспался. Юноше было стыдно, что он умудрился уснуть у тела отца, он не помнил, как это случилось, но он уснул и, кажется, видел во сне что-то очень хорошее. По крайней мере, он пришел в себя со странным ощущением покоя и уверенности в себе и в том, что он выдержит. Он сын Шарля Тагэре, и он покажет, что это значит. А вот о товарищах по несчастью он беспокоился.
Дед и Леон едва держались на ногах, а по тому, с каким шумом Старый Медведь выдыхал воздух, юноша понял, что тот на грани срыва. Габладор озирался безумными глазами и трясся всем телом, пытаясь объяснить облезлому клирику, что ни в чем не виноват и хочет говорить с Ее Величеством. Нобили молчали, но смешной толстый мэтр Жанвье не выдержал и велел трусу заткнуться, пригрозив рассказать, что из всех пленных именно габладор больше всех кричал и о «Святом
Наверное, нужно было что-то сказать, но тут распахнулась дверь, и вошел младший брат Жана Фарбье и с ним еще один клирик, похожий на испуганного хомяка. Им предложили приготовиться к исповеди, но Иданнэ сказал, что святой Эрасти его поймет без посредников. Дед и Леон угрюмо кивнули, а потом Эдмон услышал свой голос, говоривший, что убитых в спину не исповедуют. И все равно пришлось ждать, пока оба священника, толстый и тонкий, выслушают Жарвье и габладора и прочитают молитвы. Эдмон не сразу понял, что их заставили присутствовать на собственной панихиде, но отчего-то это его не испугало и даже не взволновало. Юноша, не отрываясь, смотрел на лицо отца и словно бы слышал его голос. «Что бы ни случилось, не опускай головы. Ты сам себе самый строгий судья. Если ты себя не осуждаешь, тебя не осудит никто». Потом наступило время причащаться, Эдмон получил свой глоток красного атэвского, и их наконец вывели на улицу.
Отчего-то ему казалось, что все еще ночь, но уже давно рассвело, хотя день и был серый. Заревели трубы, и ударил барабан, пленников провели через лагерь к площадке между кое-как обитым красным сукном возвышением, где толпились люди в нарядных плащах и доспехах, и эшафотом, отличавшимся от почетного помоста лишь отсутствием обивки и плахой, у которой стояли два человека в масках. Габладор жалко хрюкнул, и Жарвье усталым голосом вновь посоветовал ему заткнуться. Эскотцы отступили к краю площадки, и Эдмон встал в первом ряду, плечом к плечу с дедом и Леоном. Смотреть в пол или оглядываться он не собирался, оставалось смотреть вперед. И Эдмон Тагэре посмотрел.
Перед ним стоял разряженный в красное и желтое мальчик. Малышу было лет восемь, он был худенький и нескладный, как кузнечик, и ему было очень страшно. Эдмон, сам не понимая, что делает, ободряюще улыбнулся, вызвав в ответ робкую, удивленную улыбку. Мальчик даже чуть подался вперед, но потом вздрогнул и оглянулся. Эдмон невольно проследил за ним взглядом и увидел носатую даму в красном. Агнеса! А мальчишка, стало быть, принц Гаэльзский! Ифранка что-то шепнула сыну, тот скривился, собираясь заплакать, но сдержался и только часто-часто захлопал ресницами. Эдмон вспомнил, что сын Агнесы всего на полгода младше Сандера, но того в последний раз видели плачущим года четыре назад, у принца же глаза, похоже, вечно на мокром месте. Королева властно, хоть и несильно подтолкнула мальчика вперед. Тот послушно прошел шага три и остановился, вытянув руки по бокам и набирая в грудь воздуха, словно собираясь прочитать сонет о Звездном Древе [105] . Затем угловатым заученным жестом выставил вперед руку, срывающимся голосом произнес «в-вы„, остановился, еще раз прошептал «вы“ и внезапно залился воющим, истеричным плачем.
105
Звездное Древо – непременный атрибут празднования Нового года – молодое хвойное дерево, увенчанное звездой и украшенное специальными символами и значками. Украшается в канун Нового года, а следующим утром выносится вон из дома и вывозится за пределы населенного пункта. Считается, что за ним уходят все беды и напасти минувшего года.
2870 год от В.И.
12-й день месяца Вепря.
Арция. Эльта
Зачем, ну зачем она это творит! Маршал Батар с тоской глядел в спину королеве. Агнеса пыталась заставить воющего сына произнести приговор. Дура! Причем дура безнадежная! Воистину,
И потом, потерять три дня? Да какое там три, четыре. После казни все налижутся и завтра раньше полудня глаз не разлепят. Он и сам бы дорого дал, чтобы ничего не видеть, а подлая ифранка вытащила его вперед. Теперь в глазах армии он такой же убийца и клятвопреступник, как и эта волосатая баба, с которой еще придется провести ночь. Без этого нельзя, иначе она вовсе от рук отобьется. Придется напиться, потому что дотронуться до нее на трезвую голову он теперь не сможет…
То есть выступят они не раньше послезавтрашнего утра, время в любом случае будет упущено. И еще вопрос, отважится ли Жозеф зимой ударить по Арции. Мальвани не поехал с Шарлем, как он, Батар, на это надеялся. Удар был хорош, но Анри и сын Леона уцелели. И Филипп Тагэре, из которого начнут лепить короля сразу же, как узнают об эльтской резне.
Ведь говорил же он этой, прости господи, королеве, что нужно немедленно идти на Мунт. Пока там пьют и празднуют и не ждут подвоха. Город нельзя защищать, его даже Анри не оборонит, а если одновременно двинутся Джакомо и Жозеф, победа обеспечена. Другое дело, что за помощь придется платить, но Арция все еще велика, куда больше, чем нужно для спокойной жизни. Пускай Жозеф и фронтерцы возятся с бунтовщиками из Эстре, а Джакомо с северянами, Лумэнихе и ее маршалу хватит и Средней Арции. Проклятый, только бы не показать, как она ему противна с этими своими красными тряпками! А мальчишка опять ревет… Похоже, это надолго. Она еще и смешной себя выставляет.
Что же теперь делать? Остановиться нельзя. Слабость. Продолжать? Да, и быстрее! Без приговоров и барабанного боя по законам военного времени, как он и предлагал, когда понял, что отговорить жаждущую крови ведьму от казни не удастся. Он язык сломал, убеждая ее оставить в живых хотя бы Эдмона и старика Фло. Как заложников. В такой войне никогда нельзя забывать о собственной безопасности, особенно если придется схлестнуться с Мальвани. Джакомо и фронтерцы обещали подмогу, если им удастся задуманное. Оно удалось, хоть и не совсем. Что ж, будем искать в плохом хорошее. Неожиданности скорее всего не будет, но, может быть, Анри и Рауль потеряют голову, узнав, что произошло. Когда погиб маршал Сезар, его сын с пятью сотнями бросился на целую армию, если б не Тагэре, Анри бы уже не было. Сейчас Мальвани старше на двадцать лет, но люди с годами меняются меньше, чем кажется. Анри нужно вывести из себя, чтобы он наделал глупостей, так что эта ведьма, возможно, не так уж и не права со своей местью. Остается утешаться этим, так как унять ифранскую дурищу невозможно.
2870 год от В.И.
12-й день месяца Вепря.
Арция. Эльта
Агнеса в первый раз была довольна, что Пьер остался в Мунте. Окажись этот дурак здесь, он бросился бы со всеми обниматься, а Эдмон в придачу так похож на отца, да и сам герцог… Можно было только догадываться, что устроит король, увидев голову своего драгоценного Шарло. После этого изображать, что все сделано по приказу и во имя спасения Его Величества, было бы невозможно. Ей казалось, что она все продумала. Филипп всегда был таким послушным. Она давно заставляла его заучивать нужные слова и произносить по ее знаку. Конечно, он еще ни разу не бывал на поле битвы и не видел убитых. Тут она не рассчитала, сын боялся крови, порезав руку, он падал в обморок. И еще этот Тагэре… Надо же такому случиться! Проклятая семейка, они всех с ума сводят.
Когда Эдмон улыбнулся Филиппу, тот чуть не бросился к нему, она едва успела его удержать. Как бы Филипп ни был мал, он все же понимал, что должен сказать что-то нехорошее тем людям, которые стоят перед ним. И он не хотел этого делать. Агнеса это поняла совершенно четко, и это повергло ее в ту самую дикую ярость, которая однажды так испугала Жана Фарбье. Королева чувствовала, что еще немного, и она сорвется при всех этих вооруженных мужчинах, которые должны добыть корону для ее сына, а вернее, для нее.